Аграрная революция и «закат» первобытного общества
Общества архаические, с мифоритуальной культурой, были относительно неподвижны и как бы обречены на статику. Изменения, конечно, происходили, но их можно сравнить с небольшими флуктуациями, колебательными движениями около некоего «нормального состояния», которое, как и в экосистемах, было ориентировано на гармоническое равновесие с естественной средой [63]. Возможности для расширения, роста желаний были крайне ограниченны, а система их блокировки – хорошо отлажена. Но примерно XII-Х тыс. лет тому назад произошло событие, которое повернуло ход истории в совершенно ином направлении. Некоторые племена, жившие на западных склонах Иранского нагорья, в Палестине, Малой Азии, Туркменистане, начали сеять хлеб и разводить скот. Этот переворот известный археолог Г. Чайлд назвал «неолитической революцией», его именуют также революцией аграрной. Ее значение трудно переоценить: совершился переход от присваивающего хозяйства к хозяйству производящему, то есть люди научились не просто пользоваться дарами природы, но воспроизводить и умножать их.
Этот переход обозначил первую развилку в историческом развитии. Большая часть человечества еще долго продолжала жить, как и раньше: балансируя между природой и культурой, соразмеряя свою активность с непознанными, но интуитивно ощущаемыми природными императивами и столь же интуитивно ее сдерживая. Меньшая часть встала на путь, который неизбежно вел к нарушению прежнего относительного равновесия между человеческим эгоизмом и законами природы. Теперь преграды для дальнейшего развития эгоизма были сломаны, открылись возможности для появления, реализации и роста самых разнообразных потребностей и одновременно – все большего отрыва от «естества», от связи с природным универсумом.
Начав «сотрудничать с природой» (Г. Чайлд), человек избрал новую роль – роль демиурга, способного корректировать природные процессы, планировать их, совершенствовать природу за счет своей преобразующей деятельности. Установка на интеграцию с естественной средой сменилась установкой на расширяющийся ресурс. Иначе говоря, именно в эпоху аграрной революции человечество встало на тот путь, который, в конце концов, привел к современной техногенной цивилизации, со всеми ее благами и сопутствующими проблемами. Правда, и плюсы, и минусы проявились далеко не сразу, а на первых порах вообще были практически незаметны. «Аграрная революция» происходила крайне медленно: она постепенно, в течение многих тысячелетий распространялась по разным континентам, захватывала те или иные локусы в разных регионах мира. И тем не менее, это была именно «революция», поскольку с переходом к сельскому хозяйству стало меняться все: не только хозяйственная деятельность, но и социальные отношения, религиозные воззрения, самоощущение человека, образ жизни, модели потребления.
Каковы причины столь глубоких изменений? Их часто ищут в изменениях природной среды. До сих пор в научной литературе еще можно встретить утверждения, что отказ от охоты и собирательства был связан с глобальным похолоданием, хотя это полностью противоречит фактам. Напротив, аграрная революция происходила в эпоху относительного потепления (приближался голоцен, послеледниковый период), и началась она в климатически благоприятном регионе – в зоне «плодородного полумесяца». Есть также гипотеза, что в этот период произошла аридизация – уменьшение степени увлажнения территорий, что и побудило некоторые племена к освоению новых методов хозяйствования. Однако климатические сдвиги, причем, гораздо более серьезные, случались и до этого, но в жизни первобытных обществ ничего существенно не менялось.
Более интересно и обоснованно другое предположение. Присваивающее хозяйство зашло в тупик – во многом благодаря деструктивной деятельности самого человека. XIII-XII тыс. лет тому назад он уже располагал достаточно продвинутыми и разнообразными «охотничьими технологиями»: помимо хитроумных ловчих ям, крючков для рыбной ловли, силков для птиц, появилось первое дистанционное оружие – лук со стрелами, дротики, копьеметалки, духовые трубки [64]. Некоторые ученые полагают, что человек уже завоевал определенную власть над природой, а его техническая оснащенность позволяла нанести болезненный удар по воспроизводству животных. Охота на мамонтов и другую крупную дичь приобрела характер бессмысленного уничтожения, животных часто убивали в количествах, которые далеко превосходили биологические потребности: на некоторых стоянках археологи находят целые кладбища убитых животных, чье мясо не было использовано [65].
Неограниченная и нецелесообразная эксплуатация природных ресурсов привела к их истощению, разрушению биоценозов, а это, в свою очередь, – к обострению межплеменных войн за территории, пригодные для охоты, и сокращению населения. Разразился первый в истории человечества антропогенный экологический кризис, то есть кризис, вызванный активностью человека. Все более или менее удобные для расселения земли уже были заняты, поэтому просто перекочевать на новое место стало затруднительно. В конце концов, нехватка пищи побудила кардинально изменить способ ее добывания.
Вполне возможно, что экологический кризис действительно произошел и сыграл свою роль в переходе к производящему хозяйству, но и эта гипотеза не объясняет того факта, что многие общества охотников и собирателей, оказавшись в сходных или даже гораздо более суровых условиях, подталкивающих их к изменениям, перехода не совершили. Некоторым удалось мигрировать, другие погибли или деградировали, третьи максимально усовершенствовали способы охоты и собирательства и добились на этом пути больших успехов, создав комплексные высокоспециализированные хозяйства.
Аграрная революция совершалась, прежде всего, в сознании человека. Тогда понятной становится необъяснимая, казалось бы, ситуация: мы уже говорили, что переход к земледелию и скотоводству не вел сразу к улучшению качества жизни. Напротив, многие племена, совершившие его, жили гораздо хуже своих «отсталых» соседей. Обработка земли роговыми или каменными мотыгами даже на самых мягких почвах была тяжелейшим трудом, который к тому же обеспечивал лишь скудное пропитание. Урожайность зерновых была не слишком высокой, недавно прирученные животные давали мало молока, мяса и шерсти, а постоянное общение с ними вызвало новые болезни (эпизоотии). Однако далеко не все отказались от новых способов хозяйствования, несмотря на то, что выгоды от них были более чем сомнительны. Лишь некоторые предпочли вернуться к охоте и собирательству, не оставляя, впрочем, полностью земледелия и скотоводства. Кроме того, нужно учитывать и то, как сложно объяснить охотнику и собирателю, что добычу не обязательно сразу съедать, что животному можно сохранить жизнь, и оно принесет потомство, а зерно, брошенное в землю, даст урожай. Принцип отложенного удовольствия был чужд и непонятен архаическому человеку. Таким образом, переворот в сознании, заданный логикой эволюции эгоизма, играл, безусловно, ведущую роль.
Положительные результаты перехода к производящему хозяйству проявлялись очень постепенно. На определенном этапе в наиболее благоприятных природных условиях сельское хозяйство стало давать излишки. Люди перешли к оседлому образу жизни. Увеличилась рождаемость и несколько снизилась смертность. Возникли ремесла, усилился торговый обмен, расширилось потребление, более комфортным стал быт. Но и тогда основной целью было по-прежнему поддержание существования, запасы удавалось накапливать в небольших количествах и только на самые крайние случаи – войны или природных бедствий. В VIII-VI тыс. до н.э. лишь в некоторых регионах: в Малой Азии, Сирии, Палестине – начали возникать крупные и богатые поселения (Иерихон, Чатал-Гуюк) – предтечи будущих городов, окруженные защитными стенами. Тем не менее, кардинальные трансформации были неизбежны.
Первые земледельцы какое-то время еще продолжали коллективно обрабатывать землю и делить урожай. Но постепенно прежние обычаи, характерные для родовой общины, стали уходить в прошлое. И это был необратимый процесс. Сама община менялась: она разрасталась, превращалась в соседскую, состоящую уже не только из родственников. Ее основными экономическими единицами были вполне самостоятельные хозяйства, принадлежащие большим патриархальным семьям, которые владели полями и скотом. Никаких общих прав на плоды их труда не признавалось, равнообеспечивающее распределение ушло в прошлое, хотя в общине существовала взаимопомощь. Коллективный труд применялся теперь только в особых случаях: при строительстве укреплений, дорог, расчистке полей.
Возникновение собственности на землю неизбежно создавало условия для социальной и имущественной дифференциации: проще говоря, община стала делиться на бедных и богатых. Отношение к богатству все еще было двойственным: наиболее ценным качеством, как и раньше, считалась щедрость. Богатство рассматривали как потенциальный источник раздач и дарений, и богатого человека уважали не за богатство само по себе, а за то, что он щедро делится им с соплеменниками. Раздачи и дарения, в свою очередь, повышали престиж того, кто их устраивал, и, поскольку дар полагалось возвращать в той или иной форме, могла устанавливаться зависимость одного члена общины от другого: если человек был не в состоянии «расплатиться» эквивалентным даром, он его отрабатывал.
На дарообмене строилась особая, характерная для поздней первобытности, престижная экономика, благодаря которой формировался слой богатых, уважаемых и влиятельных людей (в научной литературе их обычно называют бигменами), занимающих высокие руководящие должности. Должность вождя становилась наследственной, а подношения ему – все более регулярными и обязательными. В руках вождей концентрировались значительные богатства, в том числе и запасной фонд общины. Но при этом еще не ставилась цель присвоить себе эти богатства: гораздо выгоднее было пользоваться правом распоряжаться ими от имени общины и распределять их среди соплеменников.
На этом этапе, который американский этнолог Э. Сервис назвал вождеством (chiefdom) [66], возникают «зародыши» государственной власти и будущего стратифицированного общества – общества, разделенного на разные социальные слои (страты) и группы, которые имеют разный статус, доходы и права. Но становление государства и разделенного общества – дело будущего, кардинальные изменения произойдут позднее, после того, как совершится еще один важнейший переход – к цивилизации, о котором мы будем говорить в следующей главе.
Пока же обратим внимание на то, что именно желание богатства, совершенно чуждое «классической» первобытности, идущее вразрез с ее нормами, являлось базой и едва ли не главным условием для всех описанных нами трансформаций (в том числе и для реализации зачатка желания власти), которые неизбежно вели к разрушению архаического «космоса». В эту эпоху оно проявлялось еще робко, как бы прячась за старыми привычными целями: стремлением добиться уважения соплеменников и получить престижную должность – и за старыми привычными формами отношений: коллективными пиршествами (потлачами), дарообменом. Но эти формы уже меняли свое содержание. Человек и общество перестраивались, и на следующем этапе стремление к богатству – в широком смысле этого слова – даст возможность создать новые социальные отношения и искусственную среду обитания, необходимую для развития цивилизации.
[63] Коротаев А.В. Факторы социальной эволюции. С. 34-35.
[64] Семенов С.А. Очерк развития материальной культуры и хозяйства палеолита // У истоков человечества. (Основные проблемы антропогенеза). М., 1964.
[65] Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы… С. 136-137.
[66] Service E. Origins of the State and Civilization. Process of Cultural Evolution. N.Y., 1975.