Ранняя древность: между архаикой и цивилизацией
Очаговые цивилизации, выросшие непосредственно из первобытных обществ, на первом этапе своего существования были еще связаны с «материнской» системой очень прочными узами, и по этой причине за ними закрепилось название «архаические». Магико-мифоритуальная культура по-прежнему выполняла свою организующую, стабилизирующую и интегрирующую роль, но и одновременно поддерживала развитие новых структур сложного общества. Все главные, конституирующие элементы цивилизации в это время развивались в оболочке архаических форм, словно прячась за ними.
Так, самые ранние города – оплоты цивилизации были в первую очередь сакральными ритуально-культовыми центрами. Особенно интересны в этом отношении неплохо сохранившиеся протогорода ольмеков: в их планировке воплощалась горизонтальная пространственная модель мира, идеи реинкарнации (перевоплощения душ) и перехода – от жизни к смерти и следующему рождению, от профанного, мирского, – к сакральному. В южной, мирской части города, где проходила «дорога жизни», воздвигались административные постройки и дома знати. Северная часть, отделенная от южной пирамидой, была священным пространством, которое пересекалось «дорогой смерти», ведущей вниз, в пещеру-тайник, «лоно Земли», где находилась главная святыня – фигурки предков [83]. Таким образом, человек, проходивший по городу из конца в конец, совершал символическое «духовное странствие»: из царства живых попадал в царство мертвых и воссоединялся с предками, чтобы затем снова вернуться в сферу мирского.
Все остальные функции городов (административная, хозяйственная, военная и т.д.) были важны, но все-таки в меньшей степени, чем функция ритуально-культовая. И вместе с тем, именно благодаря высокой сакральной значимости городов укреплялась их позиция как политических центров сложного общества.
Раннее государство не противопоставляло себя мифоритуальной культуре, а, напротив, стремилось взять на себя часть ее функций и добавляло к ним новые. Правитель, в личности которого воплощалось государство и его мощь, как правило, был также верховным жрецом и выступал в качестве бога-мироустроителя. Его роль заключалась в том, чтобы творить и поддерживать порядок, изливать на свою страну и подданных благодатную космическую энергию, от обилия которой зависит всеобщее благополучие, плодовитость людей, земли и скота. Культ «священного царя» был универсальным для всех древних цивилизаций.
В Египте, где фараоны обожествлялись еще при жизни, их важнейшей задачей было магическое обеспечение процветания. В ходе одного из ритуалов царь четырежды очерчивал поле, способствуя плодородию земли. Он же «управлял» разливами Нила: «Нил служит ему, и он открывает его пещеру, чтобы дать жизнь Египту», – а также был «владыкой дуновения сладостного» – прохладного ветра со Средиземного моря. Наконец, в качестве главного мага, фараон координировал движение луны и звезд, следя за тем, чтобы времена года, дни и ночи регулярно чередовались [84].
В Месопотамии культ царей не имел столь гипертрофированных форм, и обожествлять их при жизни считалось святотатством. Тем не менее, царь выступал в качестве «заместителя» бога в одном из важнейших ритуалов годового цикла – священном браке с верховной жрицей. Этот ритуал, совершавшийся под Новый год, знаменовал обновление космоса и способствовал умножению жизни [85].
В Древнем Китае правители-ваны, а впоследствии и императоры, также объединяли в своем лице светских и духовных владык. Носитель высшей власти находился в центре социокосмического универсума и благодаря своим особым качествам – наличию магической силы дэ и нравственным достоинствам – с помощью ритуалов и ритуально-этикетных церемоний оказывал мироустроительное воздействие на общество, природу и космос в целом, устанавливал связь с высшими силами, в том числе с духами предков. Кризисные ситуации объяснялись в первую очередь несовершенством правящей династии, которая своими неправильными действиями истощила запасы магической силы. Поэтому воцарение нового правителя всегда сопровождалось ритуальными действиями, обозначавшими переход от хаоса к новому миропорядку и направленными на усиление его авторитета и сакральной мощи: изменялось летосчисление, государственная символика – прежде всего цветовая, столицу переименовывали или переносили в другое место и т.д. [86]
Власть, поддерживая и защищая мифоритуальную культуру и ее ценности, благодаря этой культуре получала столь необходимый ей сакральный статус, наделялась качествами всемогущества и всезнания.
Но общинные, коллективистские нормы еще царили в сознании людей, блокируя пробуждающийся индивидуализм, и были вполне заметны в социальной жизни. Противоречия между властью и обществом на этом этапе были еще не слишком острыми. Государственные поборы далеко не всегда имели насильственный характер. В Шумере, в частности, общины вполне добровольно передавали храмам и высшим должностным лицам большие пространства земли: то, что создавалось в этих хозяйствах, первоначально было общественным страховым фондом, то есть фактически собственностью той же общины. Кроме того, храмы осуществляли и другую деятельность, выгодную общинам: организовывали торговлю, строительные работы, имели ремесленные мастерские, выкупали на свои средства попавших в плен общинников. Выделение особых хозяйств, уже самостоятельных, никак не связанных с общинами, – царских, храмовых или принадлежащих влиятельным, высокопоставленным людям, обычно было процессом долгим. На первых порах царская власть не только экономически, но и в политическом отношении в значительной степени зависела от общин, которые везде, кроме Египта, располагали немалым земельным фондом, сохраняли самоуправление и оказывали заметное влияние на государственные дела. В Шумере правители городов-государств обладали не слишком большой самостоятельностью, их должность была выборной, и все важные решения принимались только с согласия совета старейшин.
Многовековое соперничество государства и общин, в конце концов, завершилось победой царской власти, но и в дальнейшем вавилонские цари считались с общинами и признавали их право на землю, то есть не могли просто отобрать ее. Приходилось получать разрешение и выкупать ее, оформляя сделку при свидетелях.
Примерно такая же ситуация складывалась в Финикии, Сирии, в Ассирии, в Хеттском царстве, где власть правителей была на протяжении долгого времени сильно ограничена народным собранием, которое определяло наследника престола и вело судебные дела.
Но даже на этапе, когда царская власть получила полную самостоятельность и превратила общины в фискальные единицы, общинные нормы взаимопомощи и солидарности продолжали действовать – причем не только в деревнях, но и в рамках всего государства. Следуя древним обычаям, власть все еще относилась к обществу как к своей общине, большому разросшемуся роду. Царь в Месопотамии очень долго сохранял черты вождя племени, обязанного заботиться о сирых и убогих. Во всех законах, вплоть до знаменитого судебника Хаммурапи, содержались слова о том, что их главная цель – защищать вдов и сирот, слабых и бедных от притеснений богатых и сильных. И это были отнюдь не пустые фразы. Именно так воспринимало роль царей массовое сознание, и сам царь так понимал свой долг по отношению к своим подданным [87]. Хотя, вероятно, помимо влияния древних традиций сказывалось и осознание того, что общество не может существовать без некоторого минимума справедливости. И этот минимум сохранялся – во многом благодаря архаическим нормам и ценностям.
Египетские фараоны, которые очень рано добились практически безграничной власти, также считались в первую очередь пастырями своего народа. Их долгом было контролировать, управлять, наказывать, внушая страх, но вместе с тем и защищать, заботиться, кормить, подобно пастуху, который оберегает и приумножает свое стадо. Не случайно пастушеский посох – один из самых ранних знаков царской власти.
Пройдет много времени, прежде чем полностью оформится дуализм власти и общества, и общество осознает себя как нечто целостное и совершенно иное по отношению к государству, хотя отзвуки мифологизированных представлений о царе-мироустроителе, «отце-вожде» и «добром пастыре» надолго закрепятся в культурной памяти и будут периодически воскресать.
Казалось бы, никаких признаков, предвещающих кризис мифоритуальной культуры, не было. Напротив, она переживала взлет. Древние верования были сильны, а цивилизации достаточно богаты, чтобы, не скупясь, тратить огромные средства на содержание жрецов, на строительство храмов и усыпальниц, украшенных статуями и фресками. Ритуалы (прежде всего царско-храмовые, государственные) приобрели по сравнению с первобытными невиданный размах, превращаясь в многодневные сложные театрализованные действа. Многочисленные мифы складывались в эпос, появились первые образцы религиозной поэзии. Магические обряды и заклинания по-прежнему оставались неотъемлемой частью жизни и простых людей, и верхов общества.
Но некоторые тревожные симптомы все-таки уже проявлялись. Эволюция мифоритуальной культуры как бы приостановилась, достигнув некоего предела в создании нового. Экстенсивное развитие стало преобладать над интенсивным – явный показатель начавшегося исчерпания творческого потенциала. Культура росла «вширь». Неудержимыми темпами увеличивалось число богов. Около 2500 г. до н.э. в шумеро-аккадском пантеоне их насчитывалось более 3,5 тысяч. Количество египетских богов также превышало цифру в три тысячи и вообще с трудом поддавалось учету, поскольку помимо главных общегосударственных богов было еще бесчисленное множество местных, которые имелись в любом селении. Возрастало число храмов – пространство сакрализовалось. Только в Вавилоне их насчитывалось более 50. Бесконечно множились ритуалы и магические практики [88].
Мифоритуальная культура была еще сильна, но прежде всего потому, что количество нового в жизни человека и общества, вступивших во вторую стадию развития желаний, еще не достигло критического уровня. Такая ситуация, естественно, не могла продолжаться вечно.
[83] Ершова Г.Г. Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика. М., 2002. С. 22-63.
[84] Уилсон Дж. Египет: функции государства // Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека. СПб., 2001. С. 104-105.
[85] Емельянов В.В. Ритуал в Древней Месопотамии. СПб., 2003. С. 94-102.
[86] Кравцова М.Е. История культуры Китая. СПб., 1999. С. 138-145.
[87] История Востока. Т. 1. Восток в древности. М., 1999. С. 93.
[88] Подробнее см.: Пелипенко А.А. Дуалистическая революция… С. 120-144.