Самоубийство - бегство от свободы выбора
Название этой статьи может показаться излишне претенциозным. Однако решение проблемы, которое я постараюсь здесь изложить, дает мне некоторое право на столь серьезную заявку. Кроме того, я уверена, что исследования этой проблемы будут продолжены и те ее аспекты, которые я не смогу охватить, заинтересуют других авторов.
Формат публицистической, а не научной статьи также дает мне некоторую свободу в изложении и возможность ограничиться ссылками на работы социологов, психологов, медиков, вместо того чтобы перечислять множество ужасающих фактов, которые ярко живописуют картину и эффектны для любой статьи, но ничего не говорят ни о духовных корнях суицида, ни о возможности решения этой проблемы.
Если не каждый человек может быть участником войны, не каждого коснется ужас наркомании и, по большому счету, очень многим людям на свете абсолютно все равно, сколько человек погибли во время урагана в США, кто пострадал от очередного теракта и кто где-то в Танзании умирает от голода, то своя собственная жизнь для каждого из нас на первом месте. И, наверное, нет ни одного человека, который не попадал бы в ситуацию (возможно, в пубертатный период, возможно, в период тяжелых переживаний), когда жизнь становится невыносимой. Конечно же, не каждый в таких ситуациях думает о самоубийстве и еще меньшее число людей пытается сделать это. Но переживания такого рода бывают в жизни каждого думающего человека. Как говорил А. Камю:
«Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно» [56].
Это высказывание не только не потеряло своей актуальности, несмотря на прошедшую на экзистенциализм моду, но, напротив, до сих пор обсуждается практически в каждой работе о суициде.
О том, что решение проблемы не найдено, говорят несколько опосредованных фактов. Основные работы о самоубийстве, оценивающие его не с точки зрения психопатологии, а пытающиеся определить его трансцендентную сущность, относятся к первой половине XX в. Кроме двух подходов, с которыми читатель, вероятно, уже знаком [57] или может легко представить их основополагающие принципы – социологический и психологический, – за последние десятилетия не было предложено ничего иного.
Социологический подход разработан Э. Дюркгеймом. Об основных его положениях дает представление следующее рассуждение:
«У каждого народа существует известная коллективная сила определенной интенсивности, толкающая человека на самоубийство. Те поступки, которые совершает самоубийца и которые на первый взгляд кажутся проявлением личного темперамента, являются на самом деле следствием и продолжением некоторого социального состояния, которое в них обнаруживается внешне. …Следовательно, утверждение, что каждое человеческое общество имеет более или менее сильно выраженную склонность к самоубийству, не является метафорой; выражение это имеет свое основание в самой природе вещей. Каждая социальная группа действительно имеет к самоубийству определенную, присущую именно ей коллективную наклонность, которая и определяет собой размеры индивидуальных наклонностей, а отнюдь не наоборот. Наклонность эту образуют те течения эгоизма, альтруизма или аномии, которые в данный момент охватывают общество, а уже их последствием являются предрасположения к томительной меланхолии, или к деятельному самоотречению, иди к безнадежной усталости. Эти-то коллективные наклонности, проникая в индивида, и вызывают в нем решение покончить с собой» [58].
Объяснение суицида с точки зрения психологии содержится в трудах множества видных ученых – Э. Фромма, З. Фрейда, К. Меннингера [59], но я приведу цитату из работы Н. Бердяева, которая, по моему мнению, очень хорошо характеризует основу психологического подхода:
«Самоубийство есть психологическое явление и, чтобы понять его, нужно понять душевное состояние человека, который решил покончить с собой. Самоубийство совершается в особую, исключительную минуту жизни, когда черные волны заливают душу и теряется всякий луч надежды. Психология самоубийства есть, прежде всего, психология безнадежности. Безнадежность же есть страшное сужение сознания, угасание для него всего богатства Божьего мира, когда солнце не светит и звезд не видно, и замыкание жизни в одной темной точке, невозможность выйти из нее, выйти из себя в Божий мир. Когда есть надежда, можно перенести самые страшные испытания и мучения, потеря же надежды склоняет к самоубийству» [60].
О том, что проблема не теряет своей актуальности и по-прежнему остается в числе малоисследованных свидетельствует и работа Григория Чхартишвили. Написанная не философом, не психологом, не социологом, не врачом, а литератором, она привлекла внимание занимающихся суицидологией не только потому, что изложена прекрасным языком и содержит исчерпывающий исторический психологический материал вместе с вполне философской постановкой вопроса, а тем, что ответ на вопрос, что такое самоубийство, ищется автором как мировоззренческий [61]. Описывая состояние утраты смысла существования человеком в XIX и XX вв., автор восклицает: «… что за безумное общество и что за идиотская цивилизация!» Этот возглас очень точно отражает состояние умов и общее настроение думающих людей прошлого столетия. Из жуткого, табуированного призрака, загнанного в самый угол общественного сознания, суицид превращался в мощное, многокомпонентное явление, в котором сочетались кризис религии, изменение мироощущения личности, социальный кризис, распад патриархальной семьи и множество иных факторов, заслуживавших самого серьезного изучения.
Мишель Фуко пишет в работе «Право на смерть и власть над жизнью»:
«Самоубийство, которое прежде считалось преступлением, поскольку было способом присвоить себе право на смерть, отправлять которое мог лишь суверен – тот ли, что здесь, на земле, или тот, что там, по ту сторону... стало в ходе XIX века одной из первых форм поведения, вошедших в поле социологического анализа; именно оно заставило появиться – на границах и в зазорах осуществляющейся над жизнью власти – индивидуальное и частное право умереть. Это упорствование в том, чтобы умирать, – такое странное и, тем не менее, такое регулярное, такое постоянное в своих проявлениях, а следовательно, столь малообъяснимое индивидуальными особенностями и случайными обстоятельствами, – это упорствование было одним из первых потрясений того общества, где политическая власть как раз только что взяла на себя задачу заведовать жизнью» [62].
Итак, вопрос о самоубийстве – вопрос мировоззренческий. И он рождает множество вопросов. Убийство себя – это акт свободы или зависимости? Есть ли у человека душа? Самоубийца потому решается на отчаянный шаг, что внутри себя какой-то точкой чувствует, что бессмертен, однако другого человека то же ощущение бессмертия отторгает от самоубийства? Почему душевные страдания тяжелее, чем физические? Почему люди вообще страдают? Возможно ли и при каких условиях считать самоубийство нравственным поступком? Почему люди благополучные кончают с собой чуть ли не чаще, чем люди бедные, больные, испытывающие разного рода страдания? Почему все чаще самоубийцами становятся дети? Возможно ли страхом наказания в загробной жизни отвратить от самоубийства и как увещевать тех, кто в жизнь после смерти не верит?
Все эти вопросы в итоге есть вопрос о смысле жизни, поиске этого смысла в каждый конкретный момент, в изменившихся координатах реальности. И главное в том, что это душевное смятение, вопросы и поиски смысла сопровождают наше время, являются как бы его характерной чертой.
«А потом настал XX век, – пишет Г. Чхартишвили, – который называют веком социальных революций и веком технического прогресса, веком космоса и веком атома, веком мировых войн и веком массовой культуры. Все это, конечно, так, но ведь самое важное – не то, что происходит вокруг нас, а то, что творится в нашей душе.
В душе человека в XX веке произошло вот что: огромное и постоянно увеличивающееся количество людей в разных частях планеты перестали хотеть жить.
Главный титул нашего столетия должен бы звучать так: век самоубийств» [63].
Закономерный вопрос, почему человек перестает желать жизни, этой простой жизни с ее простыми наслаждениями – семейными ценностями, домом, детьми, стаканчиком вина по выходным, футболом, кинофильмами, огородиком в шесть соток? И с ее очень непростыми наслаждениями – властью и славой, возможностью узнать, из каких частиц состоит далекая звезда и как устроена самая маленькая клеточка тела, возможностью обладать красивыми женщинами, домами и машинами, возможностью управлять миллионами и выслушивать славословия. Можно, конечно, сказать, что не каждому даны таланты, чтобы получить поклонение миллионов, или гениальный ум, однако никому уже не надо объяснять, что человек строит жизнь согласно своим желаниям. И желающий славы готов отказаться от семьи, а желающий знаний согласен уморить себя голодом ради десятка закорючек, объясняющих, почему что-то там приедет из пункта А в пункт В.
Человек перестает видеть смысл в своем существовании.
Человек «отчаивается в том, что его существование и существование вообще имеет смысл и чего-то стоит... Я не согласен принять эту жизнь, я не вижу, что могло бы заставить меня сказать ей «Да». Мне только удивительно, как обманывается большинство, пребывая в своем счастье, как в саду куры, которых скоро зарежут» [64].
Каббала объясняет то, что человек готов отказаться от жизни, очень просто: противоречия между растущим желанием человека и тем, что он не видит возможности его удовлетворить, настолько сильны, что он готов расстаться с жизнью. Человек не видит возможности удовлетворить свое огромное желание. Ведь эгоизм из поколения в поколение возрастает, ведет к развитию общества и в XX в. достигает такого уровня, что человек в частности и общество в целом просто не может с ним справиться, понизить, отвлечь. Почему же человечество долгие годы не знало ничего о каббале, почему не научилось управлять своим эгоизмом и вовремя удовлетворять его желания, чтобы он не толкал людей к саморазрушению? Как человечество, бывшее столькие годы рядом с истиной, не могло ее увидеть?
Объяснение дают сами каббалисты. Основоположник современной научной каббалы Иегуда Ашлаг говорит о том, что каббала была скрыта до того момента, пока человечество не созреет, чтобы получить эти знания. Он также пишет о том, что метод науки каббала дан человечеству не для того, чтобы удовлетворять желания эгоизма, а направить их на исправление эгоистической природы человека в направлении альтруизма. И сейчас наступает время, когда человечество, подгоняемое растущим эгоизмом, готово к тому, чтобы начать это исправление.
Итак, что означает эта готовность? В своем развитии человек, его душа и все человеческое общество проходят неживой, растительный, животный, человеческий, духовный уровни. Сейчас все мы находимся в переходном периоде от человеческого к духовному уровню. В принципе это не вызывает особых возражений у людей. Мы привыкли, что живем в особое время. И за последние лет десять сменилось множество духовных учителей, которые нам говорили, что мы особенные, избранные, а уж «концы света», апокалипсисы и прочие чудеса ждут нас буквально по пять раз в году.
Чем же от этих пугал отличается каббала? А отличие есть принципиальное – каббала говорит об основе человека, его сути и о том, как направить эту суть так, чтобы человек был не в резонансе с окружающим миром и не разрушал сам себя и всю планету, а был созвучным миру. «Каббала занимается тем, что раскрывает человеку смысл жизни», – так определяет задачу этой методики наш современник М. Лайтман [65].
Суть человека – эгоизм, который развивается до своего максимума по ступеням неживое, растительное, животное, человек. И для того, чтобы выйти на уровень духовный, человек должен своей свободной волей придать своему эгоизму другое направление: не на получение для себя, а на отдачу другим – с эгоизма на альтруизм.
Процитируем еще раз работу Н. Бердяева, содержащую очень правильные и близкие к каббале выводы, которые были, без сомнения, хороши для начала XX в., но в условиях современного кризиса религии и церкви как института звучат слишком идеалистично, чтобы их можно было воплотить в реальность. Итак, Бердяев пишет:
«…в самоубийстве присутствует эгоизм и эгоцентризм, самопогруженность и самопоглощенность и отсутствует нормальная любовь к себе как к принадлежащему Богу существу. Когда человек делается себе ненавистен и противен, когда он хочет истребить себя, то этого он никому не прощает, ему делаются ненавистны и противны и другие люди, и весь мир Божий. Психологический парадокс заключается в том, что ненависть и отвращение к себе есть вместе с тем эгоцентризм, поглощенность собой, бессилие выйти из себя, забыть себя и подумать о других. Люди, ненавидящие себя и желающие себя истребить, суть люди с ободранной кожей, которые вымещают на других то, что они самим себе не нравятся» [66].
В этом фрагменте нас интересует вопрос о «бессилии выйти из себя, забыть себя и подумать о других». Мимоходом замечу, что и Н. Бердяев, и В. Соловьев, и многие западные мыслители изучали каббалу по разным источникам, доступным в их время, и, разумеется, эта система знаний не могла не оказать на них своего влияния [67]. И ценность их собственных философских устремлений именно в том, что они попытались адаптировать ее, применить к своей собственной жизни и использовали каббалу так, как смогли ее понять, для создания своих мировоззренческих концепций.
Зададимся вопросом: почему сейчас нет такого интереса к философии, каким он был в начале ХХ века? Не потому ли, что философия, углубившись в излишние теоретизирования, все дальше уходит от человека, не выполняя своей главной функции – не помогая найти ответ на вопросы: «кто есть человек? для чего человек и зачем он существует?»
Философия – любовь к мудрости, а ведь мудрость – это знание ответа на вопрос «зачем?», а не полный спектр ответов на вопрос «как?». Мировоззренческий аспект философии, бывший первейшим для исследователей, сейчас не является главным. Человек нуждается в этом ответе по-прежнему, если не больше, чем во все предыдущие столетия своего существования.
Или, возможно, ответы, которые нашли для себя философы древности, не удовлетворяют современного человека? Какое значение для меня имеют эти ответы, если я сам, в глубине своей души не прихожу к ним? И поэтому особенно ценен один из принципов получения каббалистического знания: истинно лишь то, что человек ощущает внутри своих «келим» (внутри души). То, что человек изучает в каббале, он ощущает на себе, а не на каком-то отвлеченном объекте. Все внутреннее развитие человека заключается в умении почувствовать, где правда, а где ложь, ведь человек не может поступать вопреки своему определению истины. Наука каббала развивает в человеке тончайшее ощущение анализа правды.
Человека разрывает желание насладиться, стремление эгоизма к наслаждению (наслаждение в каббале отлично от эпикурейского, которым мы обычно пользуемся в нашей жизни) как наполнению желания, исполнению мечты. Он не может получить самое большое наслаждение – наслаждение от реализации своего главного смысла – жить в соответствии с основным законом мироздания, заключающемся в известных словах: «возлюби ближнего как самого себя», – законом всеобщей отдачи. Самоубийство в данном случае как проявление личностной невозможности реализовать этот смысл не имеет оснований. Все в мире существует по этому закону, и чем ближе к его выполнению человек, тем он духовнее. А для того чтобы выйти на духовный уровень, человек должен достичь свойства отдачи. Путь приобретения свойств отдачи есть путь постоянного обретения смысла.
Ответ на вопрос о причинах самоубийств в мире как об общем кризисе духовности и смысла не отрицает рассмотрения этой проблемы и с точки зрения социологии, психологии, психиатрии. Но возрастающая волна самоубийств, причем бессмысленных, при которых человек легко отказывается от жизни, должна убедить каждого, что проблема суицида – прежде всего в кризисе смысла существования, охватившем все современное общество [68]. Комплексное решение этой проблемы мы вынуждены искать уже сейчас.
Необходимость указать человеку на смысл его существования – первостепенная задача современности, потому что без осознания цели, без приобретения мудрости невозможно дальнейшее развитие человечества, невозможно построить благополучное общество и быть счастливым.
[56] Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде// Бунтующий человек. М., 1990.
[57] Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. М., 1994.
[58] Дюркгейм Э. Там же.
[59] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности, М., 2004; Фрейд З. Скорбь и меланхолия // Фрейд З. Художник и фантазирование. М., 1995; Меннингер К. Война с самим собой. М., 2000.
[60] Бердяев Н. О самоубийстве. М.,1992.
[61] Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. М., 2001.
[62] Чхартишвили Г. Указан. соч.
[63] Чхартишвили Г. Указан. соч.
[64] Ясперс К. Философия. Электронная библиотека по философии (http://filosof.historic.ru/books).
[65] Лайтман М. Для чего я живу?// Труды. РФО. Секция «История и философия каббалы». Вып. 3. М., 2005.
[66] Бердяев Н. Указ. соч.
[67] Лайтман М., Розин В. Каббала в контексте истории и современности. М., 2005.
[68] Антонюк В. В., Ермаков С. П., Семенова В. Г. Смертность от неестественных причин – убийства, самоубийства, травмы и отравления. Web-Атлас: Окружающая среда и здоровье населения России http://sci.aha.ru/ATL/; О продолжительности жизни в России. Национальная электронная библиотека (www.nns.ru); Статистические сведения WHО (Мировая статистика здоровья) (http://www.unicef.org/).