Еще одно тайное убежище
Максим был так возбужден возможностью погони и грозящей им смертельной опасности, что вид Шимона, неторопливо, без суеты зажигающего, одну за одной расставленные на возвышениях свечи, буквально, ошеломил его. Задыхаясь, он сбивчиво закричал:
– Погоня! Нас хотят убить! Надо немедленно что-то делать! Они уже близко!
Старец взглянул на него без малейшего волнения и спокойно сказал:
– Знаю. Немного осталось. Закончить надо.
Отбросив от волнения всякую почтительность, Максим воскликнул:
– Ты не понимаешь, за нами гонятся два бандита, они ищут здесь какие-то сокровища! Тебя выследили! Мы должны как можно быстрее забаррикадировать вход в пещеру! Возможно, они уже в тоннеле! Надо срочно закрыть проход! Слышишь!
– А смысл? Зачем рубить собаке хвост по частям? Опусти-ка лестницу в колодец, – без малейшего признака тревоги в голосе сказал Шимон, – вон, она у стены стоит. Можешь туда спуститься, если боишься, я зажгу все свечи и догоню.
– Они знают про колодец, в колодец нельзя! Нет ли тут еще одного выхода? Мы можем еще успеть! Но лучше всего завалить этот, хоть чем-то…, есть тут что-нибудь, что можно использовать?
Он начал метаться по пещере в поисках подходящего материала, Шимон же спокойно закончил свое дело и направился к лестнице, словно не слыша предостережений Максима.
Максим подскочил к нему и стал выдергивать лестницу из рук старца, повторяя:
– В колодец нам нельзя, слышишь, нельзя! Мы там будем в западне!
– Не мешай, – старец неожиданно сильно дернул лестницу из рук Максима и понес к колодцу один, словно она ничего не весила.
Он опустил ее внутрь и стал неторопливо спускаться по ступеням. Когда на поверхности осталась только его голова, он сурово спросил:
– Ты идешь? Больше звать не буду.
Максим подчинился и покорно поплелся к краю колодца.
Пока он спускался, Шимон зажег свечу и встал на колени, тщательно ощупывая каменный пол. Затем, видимо, обнаружив то, что ему было нужно, он снял с шеи какой-то предмет, напоминавший по виду довольно массивное женское украшение, обильно инкрустированное крупными самоцветами, и вложил его в то место на полу, которое нашел, стараясь совместить камни со специально выдолбленными для них пазами. Выполнив задачу, старец сильно надавил ладонью на тыльную сторону украшения, и Максим почувствовал, как каменный пол под ногами легонько дрогнул, и вместе со стенами колодца начал медленно, рывками подниматься, унося их вверх под скрежет и лязг механизма.
– Не каждый человек обладает достаточной силой, чтобы владеть некоторыми вещами, – произнес Шимон загадочную фразу и спокойно расположился на полу.
Максиму передалось его стоическое спокойствие, он, несколько устыдившись своей нервической суетливости, как-то вдруг разом обмяк и сполз на пол по стене колодца. Однако напряжение последних часов давало себя знать, и Максим почувствовал предательскую слабость и дрожь в ногах.
– Разрешал тебе врач так бегать? – Поинтересовался старец с едва заметной иронией в голосе, – нездоров ведь еще. Не сиди на полу, мешки, вон.
– Интересный механизм! – В Максиме вдруг возобладал технарь, – полагаю это что-то вроде лифта. Но, судя по его прерывистому движению, в основе подъемника лежит принцип «мальтийского механизма», который служит для преобразования непрерывного вращательного движения в прерывистое одного направления. Цавки ведущего звена последовательно входят в прорезь ведомого и периодически поворачивают его на определенный угол. По сходству ведомого звена с мальтийским крестом он и назван. Я его живьем никогда не видел! По-моему, это такая архаика!
– Везет, едем, – лаконично отозвался старец, не проявив ни малейшего пиетета к учености Максима. – Давно не пользовались. Хожу по лестнице, когда надо мне, она в тоннеле вдоль стенки лежит, но ты торопился так, что я решил тебя прокатить.
Благополучно преодолев высоту пещеры, лифт точно вошел в шахту, выдолбленную специально для него в потолке. Некоторое время они молчали. Вдруг Максим резко вскочил на ноги и с беспокойством воскликнул:
– Но там же остались старинные книги! Свитки! Их могут похитить или испортить! Может, зря мы не остались, надо было сражаться!
– Видишь, не заметил даже, что полки-то пусты, – все так же спокойно ответил старец, – отдал все в Академию каббалы. Приехали ребята оттуда, раритеты увезли уже. Они и свечи зажигали. Я с того дня здесь не был, когда тебя увел. Молодец, что о книгах беспокоишься. Книги святые. Мешки, вот, только эти и оставил. Не мои они…
– А чьи же?
– Принес давно на хранение тамплиер один. Но и не его они…
– Ты знаешь, что в них?
– Смотреть – не смотрел. Сказал он тогда: «Игрушки Загрея»…
Максим вздрогнул, и начал ощупывать мешки, на которых сидел, пытаясь сквозь грубую ткань определить их содержимое.
В этот самый момент лифт остановился, но Максим, казалось, не заметил образовавшейся неожиданно тишины, и решительно предложил:
– Давай, посмотрим!
– Ты силу имеешь смотреть? – Как-то слишком сурово, сделав нажим на слове «силу», отозвался старец.
– Что ты имеешь в виду? – Растерянно произнес Максим, устыдившись собственного любопытства, словно застигнутый врасплох за неблаговидным деянием.
– Можешь получить ради отдачи? Экран имеешь, защиту от эгоизма?
– Я вообще не понимаю, как можно получать ради отдачи! – Воскликнул Максим, постепенно заводясь все более, – я уже говорил Сеньке, что этот ваш патологический альтруизм – самое слабое звено в вашей каббале! Он там лопотал что-то невразумительное. Может быть, ты мне объяснишь толком!
– Да, проще простого это, – пожал плечами старец, – тут и ума большого не надо – понять. Есть самый жизненный пример. Мать любит ребенка. Она дает ему, допустим, кашу и ощущает непрерывное блаженство оттого, что доставляет ему наслаждение.
– А! Так, в три этапа, что ли получается? То есть, через посредника? А если младенец не желает лопать кашу, а требует селедки, которая ему еще вредна, значит, мать не испытает блаженства?
– Развить в нем желание к полезной пище уже зависит только от него самого. Он пойдет учиться, совершит миллион действий, узнает, насколько это полезно для здоровья, необходимо, приятно матери, и, в конце концов, пожелает именно той пищи, которую хочет дать ему мать. Желание к чему-то определенному называется стремлением. Ты никогда не должен думать о самом желании.
– А о чем же я должен думать, интересно!
– Ты должен думать о том, чего точно желать. В каббале это и называется намерением. Дело не в самом желании, а в том, что ты стремишься почувствовать внутри него.
– Я совсем запутался! – Безнадежным голосом произнес Максим. – То есть, я внутри своего желания поесть должен чувствовать стремление съесть кашу, которую дает мне мать? И ради этого вся каббала? Чтобы научить человека захотеть хавать то, что полезно!?
– Каббала – наука правильно получать. Ты должен научиться в своем желании чувствовать Творца, который и есть абсолютная, полная отдача.
– Иначе говоря, каббала это какое-то руководство по диетологии души! Стало быть, мне следует научиться рассуждать так: Творец – это отдача. Значит, я хочу таким образом почувствовать отдачу, а не просто сиюминутное наслаждение. Пусть именно отдача доставляет мне наслаждение. Но это же очень трудно! Слишком искусственный, умозрительный процесс! Как этого можно добиться?
– Только согласно подобию свойств. Никак по-другому. Какая тебе разница, чем наслаждаться, ты просто хочешь испытывать наслаждение. Наслаждение от отдачи – безгранично.
– Да, почему же! Кто тебе это сказал?
– Потому что наше желание не наполняется и не аннулируется при получении наслаждения. Если мы, не задерживая, пропускаем его через себя, то остаемся постоянно наполненными, постоянно наслаждающимися.
– Мне придется поверить тебе на слово…, я никогда не испытывал ничего подобного!
– Ты ошибаешься…. Иначе, не оказался бы здесь… Может, смеяться пока будешь, но люди всегда в общении выражают свое ощущение Творца. В разной форме, конечно…, то, что чувствуешь, и есть свет. Если тебе кажется, что воспринимаешь Творца через другого человека, третьего, или просто где-то внутри себя – неважно. Это самое верное ощущение.
– Почему это?
– Потому что – и внутри тебя, и снаружи – все это Творец! Общая, единственно существующая сила.
– И что, кроме этого ничего нет?
– Есть только свет и кли. Сосуд для получения света. Больше ничего в мироздании нету. Однако мы давно на месте. Давай, что ли выйдем…