Прощание
Недели за две до отъезда на родину Максим устроил на работе «отступную». Народу сбежалось много, пришли ребята из смежных лабораторий, с которыми он сотрудничал или просто по-дружески общался на протяжении трех лет своего пребывания в Технионе. Мири напекла печенья, накупила множество разных вкусных финтифлюшек, фруктов, и за чаепитием, организованным в обеденный перерыв, Максим, расцветая от удовольствия, благосклонно принимал бесконечные комплименты и лестные отзывы в собственный адрес о своем уникальном уме и необычайной научной прозорливости. Не были обойдены вниманием и его человеческие качества, а особенно такие, как – высокая порядочность, трудолюбие, взаимовыручка и непоколебимая нравственная позиция.
После импровизированного на скорую руку банкета, шеф пригласил Максима к себе в кабинет. Пропев строго регламентированное количество дифирамбов теперь уже без пяти минут бывшему сотруднику, и немного помявшись, он спросил:
– Не могу ли обременить вас одной просьбой, Максим? Мне необходимо отправить комплектующие, которые заказывали нашей лаборатории коллеги из МГУ…, так, не возьмете ли вы на себя труд…, чтобы не посылать сопровождающего…, вы с большой степенью надежности…, я могу быть стопроцентно уверен…, и т.д.
– Разумеется! – не дал ему закончит просьбу Максим, – Какой может быть разговор! Мне совсем не трудно. Только оформление бумаг за вами.
– О, конечно, конечно, – с готовностью заверил его шеф и еще раз повторил, как он был счастлив работать с таким выдающимся ученым, как Максим Волков. – Если вам нужны какие-то рекомендации, то я с большим удовольствием…
– У меня такое впечатление, – говорил Максим со смехом Сене, когда они возвращались вечером с работы, – что я побывал на собственных поминках! Теперь хоть буду знать, что станут говорить обо мне люди на моих похоронах!
– Как я люблю твой черный юмор, – в тон другу отозвался Сеня, а, помолчав немного, осторожно спросил, – Что слышно с работой? Нашел что-нибудь подходящее?
С того памятного спора по поводу нелепой затеи Макса отправиться в Бахрейн на поиски мифического зеркала, Сеня избегал расспрашивать друга относительно его дальнейших планов на жизнь, и потому с некоторой тревогой ожидал ответа на свой, казалось бы, вполне невинный вопрос.
– По нолям, – ответил коротко Максим, – Физики в России не котируются, особенно с моей узкой специализацией. Детекторами теперь мало, кто всерьез интересуется…, но я же по натуре – шудра, могу взяться за любую черную работу. В случае чего, переквалифицируюсь в сантехники, на них спрос не иссякнет никогда. К тому же у меня тут пробел. Кругооборот проходит, а я еще не овладел навыками такой бесценной и дефицитной профессии. Даже прокладку в кране сам сменить не могу. Не порядок. Но если серьезно, то будущее в плотном тумане. Будем ждать, какое решимо выползет из моего корня в структуре Адам Ришон. Если бы не семья…, махнул бы я в Бахрейн, честное слово!
Сеня облегченно вздохнул, но вслух сказал:
– Я почему-то уверен, что у тебя все сложится на родине нормально. Специализация у нас, конечно, узкая, но самые страшные времена для поиска работы там все же уже миновали. Из тебя может получиться неплохой системный аналитик.
– Жалко из науки уходить, – искренне вздохнул Максим. – Был бы я один, согласился бы работать за самые мизерные деньги.
– Тогда и не говори, что ты шудра. Не желаешь касту-то менять, брамин от науки! – засмеялся Сеня.
– Знаешь, борода, а ты прав! Лукавлю я. Не желаю! Тут недавно с нашим однокурсником Димоном перебросился «мылами». Он в Батавии работает. Тоже домой собрался. Пишет, что и в Штатах наука приходит в упадок. Финансирование президент кастрировал чуть не под самый корень, даже, можно сказать, – оскопил. А до Димки оттуда тоже парнишка наш сбежал домой на копейки. Из-за детей, правда. Застукал их как-то, играющими в Билла Клинтона и Монику Левински. Представляешь? Похватал всех троих в охапку и в Россию, пока последний разум не растеряли в их школах.
Так, что, – подытожил с легкой грустью Максим, – с работой пока ничего конкретного не вытанцовывается. Я вот, о чем хотел тебя просить: подумай, как лучше организовать мой прощальный банкет в группе. Может, опять на шашлыки махнем? Словом, отдаю эту идею тебе на откуп.
День для шашлыка выдался крайне удачным. С утра накрапывал легкий дождичек – первый предвестник грядущей зимы, но потом щедрое израильское солнышко мгновенно осушило все его последствия, и ребята быстро разожгли в большом мангале ароматический уголь.
Надо признаться, что Максим отправлялся на это мероприятие с некоторой опаской: начнут уговаривать не бросать занятий, давать советы, как лучше вписаться в новый коллектив. Однако против всех его ожиданий, ничего подобного не произошло. Простая, искренняя грусть друзей, лишенная всяческого пафоса и приличествующей случаю напыщенности, подействовала на него острее всех мудрых и правильных слов на свете. Он чувствовал себя, действительно, крохотной частичкой, отрываемой от огромной любящей души, и когда наступил черед говорить прощальный тост, голос его предательски сорвался, Максим махнул рукой и смог только сказать: «Спасибо, ребята, всегда помните, что я вас очень люблю...». «Ты, это, – сказал их инструктор-адвокат, не замеченный прежде в косноязычии, – увидимся еще не раз, как бы, на конгрессах и вообще, мы ведь все равно теперь, ну, так, навсегда вместе…».
За три дна до отъезда Мири попросила отвезти ее к Борису.
– Не по телефону же прощаться, – сказала она, быстро смаргивая предательские слезинки, заструившиеся по побледневшим за последнее время щекам. – Он мне, как родной…, я и так со своими по телефону только…, чтобы не было лишних слез. К тому же, они в аэропорт собираются приехать, и я через три месяца обещала…, на папин юбилей. А тут…, не далеко ведь…
– Конечно, девочка, мы обязательно поедем, прямо завтра утром. Разбуди меня пораньше. Еще к Шимону надо…
При упоминании этого имени, сердце Максима болезненно сжалось. Он откладывал прощание со старцем на самый последний момент, словно надеясь, что отъезд чудесным образом не состоится, что все проблемы рассосутся сами собой, самым невероятным образом, и тогда будет просто смешно устраивать весь этот спектакль с расставанием, которое, как он сам понимал, вполне может оказаться окончательным.