Владыка желаний. Когда идет дождь.

Домик Балбучка стоял на высоком Холме, поросшем густой, но короткой травкой. В Сезон Проливных Дождей она делалась скользкой, и подняться по склону становилось делом нелегким. В такие дни Балбучок с тревогой прислушивался к шуму воды за окном, прикидывая, кто из его учеников отважится прийти на урок.

Так было и сегодня. Ливень полоскал всю ночь с короткими передышками. Небо то и дело взрезали стилеты молний, а раскаты грома, взрывавшегося после каждой вспышки над самой крышей домика, казалось, вознамерились расколоть его на кусочки. Балбучку так и не удалось толком уснуть, собственно говоря, он даже не ложился в кровать, а просто немного подремал прямо в своем любимом кресле-качалке, укрывшись большим, старым пледом. Не то чтобы он боялся остаться без крыши над головой, а просто не хотел быть застигнутым в столь беззащитном положении разгулом стихии. Согласитесь, кому приятно очутиться прямо под открытым, да еще прохудившимся небом, лежа под одеялом в вылинявшей пижаме и ночном колпаке!

«Нелепое будет зрелище, право слово, нелепое, – бормотал Балбучок, поплотнее заворачиваясь в протертую клетчатую ткань. – Не хотел бы я, чтобы тому были свидетели, а они непременно найдутся! Так уж устроен этот мир, случись человеку попасть в неприглядную ситуацию или оказаться в непрезентабельном виде, как тотчас выясняется, что рядом есть кто-то, готовый поднять его на смех, хотя до той минуты он мог бы поклясться, что находится в полном одиночестве!».

Наконец, тьма за окном несколько поредела, словно в чашку черного кофе плеснули немного обезжиренного молока, но сквозь образовавшуюся мутную взвесь все еще невозможно было что-нибудь разглядеть. Балбучок приник к самому стеклу, стараясь не дышать, чтобы оно не потело, и стал скорее пристально вслушиваться, чем вглядываться в заоконный мир, но оттуда не доносилось ни малейшего постороннего звука, кроме монотонного шлепанья дождя по скользкой траве. Вдруг ему показалось, что снизу, от подошвы Холма слышится едва различимый рокот мотора. «Должно быть, это Расторопный привез, наконец, всех на урок в своем стареньком фургобасе…, надо поскорее опустить веревочную лестницу, а то они будут еще два часа карабкаться наверх, и явятся сюда перепачканные с головы до ног!». – Мелькнуло у него в голове, но в это мгновение небо, буквально, разломилось пополам от удара огненной стрелы, выпущенной, словно Самим Творцом из Арбалета Бьющего Без Осечки, и последовавший затем невероятно мощный громовой раскат на некоторое время совершенно лишил Балбучка слуха. Он невольно зажмурился и плотно зажал ладонями уши. Воцарившаяся после этого воздушного налета тишина показалась ему тягучей и вязкой, он вздохнул, потом старческой шаркающей походкой побрел к дверце, ведущей в подвальное помещение, где находился механизм, напоминающий своим видом колодезный ворот, с помощью которого опускалась с Холма плетеная из ивовой лозы лестница.

«Не скоро еще научатся мои подопечные так управлять своим желанием, чтобы с его помощью поднимать на Холм души…, да и научатся ли вообще…, мало в них упорства для этого, ох, мало! Разве что у Расторопного…».

Балбучок нащупал на поясе связку ключей и, перебрав их в темноте изуродованными подагрой пальцами, нашел, наконец, тот, что был ему необходим, однако в этот момент во входную дверь решительно постучали.

«Неужели их успехи превзошли мои опасения!». – Изумился Наставник и, прихватив со стола свечу, поспешил к двери, чтобы откинуть большой железный крюк, которым воспользовался вовсе не из опасения быть ограбленным, а чтобы разгулявшаяся стихия не снесла ее ненароком с ненадежных проржавевших петель.

– А где же остальные слушатели…, разве ты еще не съездил за ними? – Разочарованно спросил Балбучок, заглядывая за спину вошедшего ученика. – Стоило ли тащиться на Холм в такую непогоду, чтобы снова пуститься в обратный путь! Или они остались ждать внизу, а ты поднялся сюда только для того, чтобы опустить им лестницу? Не за чем было…, я бы и сам прекрасно справился, не так уж я стар и немощен…

– Больше никто не придет, – ответил тихо Расторопный, и в его голосе прозвучало сожаление, словно ему горько было огорчать своего Наставника, – я уже заезжал к каждому из них, но в ответ слышал одни и те же слова: «У меня нет никаких сил, заставить себя выйти из дома в эту погоду. Что же я могу поделать, если идет такой дождь? Какой смысл ехать на урок, когда взобраться на Холм нет никакой возможности! Только зря вымокнешь до нитки, да еще подхватишь простуду и проваляешься в постели несколько дней, пропустишь работу, потеряв кучу денег…».

– Тогда ответь мне, почему ты пришел, если идет такой дождь?

– Что же я могу поделать с дождем…, – еще тише промолвил Расторопный, опустив глаза и глядя, как быстро под его ногами расползается темная лужица дождевой воды, стекающая с насквозь промокшей одежды. – Одного не могу я понять…

– И только-то? – Лукаво усмехнулся Балбучок, – а я, так, очень много не понимаю в этом мире!

– …если Высший Замысел такой сладостный, как ты говоришь, то почему никто не торопится постичь его как можно скорее? Какое значение может иметь этот жалкий ливень, когда есть цель, которая занимает все твои помыслы!

– Скажу тебе даже больше, у тех, кто стремится к ней, почему-то не достает сил добраться до желанной цели! Однако если ты встал на духовный путь, у тебя не должно быть проблемы выбора. Цель просто не оставит тебя в покое! Как нет выбора и у того, кто изменяет ей, хотя она выглядела поначалу такой значительной, оставляет из страха потратить жизнь впустую и потерять другие цели, на которые ориентированы люди в этом мире. Ведь в обществе принято уважать тех, кто облечен властью, стяжал богатство или обладает обширными знаниями, и человек начинает превозносить свои материальные приобретения, страшась лишиться их. Много ли найдется людей, способных оценить духовные достижения и уж тем более позавидовать им? Но знай, что рано или поздно каждый, кто стоит перед выбором, еще не раз упадет, пустится в бега, погонится за славой, почетом, деньгами, знаниями, прежде чем придет к пониманию важности наивысшей цели. А теперь поработай со своим желанием побыстрее обсохнуть, потом я напою тебя липовым чаем и мы начнем урок.

– Ты будешь заниматься со мной одним! – Воскликнул Расторопный, и в его глазах засветилась радость.

– Конечно. Разве ты не мой ученик? У меня нет причины оставлять тебя без урока, к тому же, ты проявил упорство, а значит, заслужил его вдвойне».

Пока шли приготовления: организация удобного места, освещения и прочего, – Леонида Леонидовича воодушевляло только обещание автора, что чтение будет не продолжительным. Однако в процессе его он чувствовал, что все более и более вовлекается в происходящее. Нет, в содержание он не вникал совершенно, оно с первой же фразы показалось ему скучным. Его очаровывал тембр голоса Мары с восхитительно теплым обертонами, милая привычка поправлять длинным тонким пальчиком очки на переносице, непокорные пряди вьющихся светло-русых волос, то и дело падающих на лоб, отчего она вынуждена была запускать в них пятерню и машинальным жестом водворять назад. Когда-то давно, еще в ранней юности, он увлекался геологией и полюбил сравнивать женщин с драгоценными камнями, так они становились ему понятнее. Вот и сейчас, он неожиданно понял, что нашел в пустой породе драгоценный опал, который не привлекает взгляд сразу игрой своего ослепляющего блеска, но когда ты присматриваешься к нему повнимательнее, то не можешь остаться равнодушным к тому зачаровывающему – внутреннему переливу всех неожиданных и волшебных оттенков, проступающих сквозь его невзрачную, матово-молочную белизну.

«Интересно, есть ли у этого камушка оправа? – Думал Леонид Леонидович, с любопытством вглядываясь в лицо Мары. – Хорошо бы она была не замужем…, не выношу усложнять себе жизнь…».

Однако от его внимания опять ускользнул пристальный, заинтересованный взгляд Володи, неотрывно за ним наблюдавшего.

Когда улеглись восхищенные возгласы, и отзвучала приличествующая поводу порция дифирамбов, народ потянулся на перекур. Володя слегка придержал бывшего сокурсника за локоть и кивнул на входную дверь:

– Пойдем на лестницу, а то на кухне можно будет топор вешать, когда надымят в десять труб.

Несмотря на то, что у него были несколько иные планы, Леонид Леонидович согласился, решив, что Володя поможет ему прояснить ситуацию гораздо лучше, чем кто-нибудь другой, но тот с места в карьер взял инициативу в свои руки.

– Расскажи, старик, как живешь? Сто лет с тобой не общался, – начал он, как-то уж слишком участливым и проникновенным голосом, словно был всерьез озабочен делами бывшего сокурсника. – До меня, конечно, дошли слухи, что ты сменил касту…, сделался, можно сказать, брамином!

– Ну, да, – засмеялся Леонид, – как говорят индусы: если встретить змею и брамина, убей сначала брамина! Затеял, вот, научно-популярный телеканал…, нечто вроде «микс мистического с реалистическим»…

– Очень интересно, в высшей степени! – Лживым голосом констатировал Володя. – Я сегодня к тебе присматривался, что-то больно ты бледный…, и подумал: «эх, тяжела ты – кепка шоумена»!

– Устаю немного. Времени на отдых совсем не остается, на телевиденье ведь как: сойдешь чуть-чуть с круга и привет – выкинут из обоймы без колебания!

– Тебе бы обследоваться…, хочешь, пристрою к первоклассному специалисту? Я сам сейчас в их Институте вроде как на положении удаленного консультанта, эксперимент один затеял… совместный. Может, даже удастся финансирование под него выбить у нас в ИЯФе. Вообрази, нам по методу израильских ученых удалось напрямую соединить нервные клетки головного мозга с электронными устройствами. Строим «диоды» из искусственно выращенных нейронов. Чрезвычайной перспективный «интерфейс» связи. Аппаратура, доложу я тебе – по последнему слову техники! Дорогущая, конечно, но ты ведь, судя по всему, можешь себе это позволить?

– Круто! Не предполагал, что доживу до такого…, даже кольнуло, что ушел из науки, очень любопытно!

– Сделают тебе там квалифицированно энцефаллограмму, и все прочие показатели снимут, биоритмы мозга, у них там позитронная фотография, эмиссионная, все тридцать три удовольствия! Помнится, у тебя были раньше проблемы…, после сотрясения…, тогда в детстве еще…, Анна Александровна с тобой намаялась…

– Посмотрим, очень может быть, что я воспользуюсь твоим предложением, хотя бы ради того, чтобы увидеть все своими глазами. Готов даже послужить науке в качестве белой мыши, если вином поить станете. А что писательница эта, замужем? – Резко изменил он направление разговора.

– Что? Зацепила! Славная дамочка, талантливая, но больно уж не пробивная, рохля, кстати, ее папенька и есть тот самый специалист, о котором я тебе говорил, так что соглашайся, будешь допущен в лоно семьи, – лукаво поведал Володя, не отвечая прямо на его вопрос, словно удерживая на крючке интереса. Однако потом не утерпел, и сведения полились из него, как из рога изобилия. – Правда, она последние полгода стала отличаться большими странностями в поведении. «Буду, – заявила, – жить по средствам! Никаких излишеств, мол, все это пустое». Перебралась жить в общежитие, раздала свои дорогущие шмотки, что родители из-за границы привезли, купила себе какого-то рыночного барахла. Мать очень переживает, очень! Замуж так до сих пор и не вышла, хотя были поводы…, ты меня понимаешь? Кирка, та хоть в разводе, а Тамара вдрызг рассорилась с женихом, довольно известным художником. Талантливый парень, храм Христа Спасителя расписывал. Взгляды на жизнь у него, видите ли, не те, коренным образом не совместимы с ее представлениями. «Я уже пережила в своем развитии растительную и животную стадии, а он еще нет». И весь разговор. «Так помоги ему пережить, – отец ей говорит, – пусть развивается духовно под твоим чутким руководством». «Не могу, – отвечает. – Права не имею». «Почему же?» «Потому что нет насилия в духовном! Он сам должен намерение иметь…». А все после того, как она начала в эту группу ходить…. Чудит, словом.

– Хорошо, – притворно горестно вздохнул Леонид. – Против «брюшного стриатума» не попрешь…, вот, моя визитка, позвони, когда договоришься, отдамся твоему специалисту….

– А! Вот вы где, юные отроки! – Радостно воскликнул Иван Ефимович, отмахиваясь от дыма обеими руками, – я вас ищу, Леонид Леонидович…, в целях, так сказать, конфиденциальной беседы, матушка ваша меня в верном направлении отправила…

– Я вас оставлю, – поспешно засуетился Володя, гася сигарету о крышку мусоропровода.

– Ни-ни, от вас у меня секретов нет, Володенька! Ученик, сподвижник, столько лет вместе служили на одном поприще…. Душа моя трепещет! Вся надежда на вас, Леон. Всплыла неслыханная реликвия! Неслыханная! Цены ей нет. То есть, она, разумеется, есть…, но для меня не подъемна. Вы не усомнитесь, я отдам, всенепременно! Дом свой в Кострищах хочу тамошней обители подарить, а они мне обещали помочь, выкупить сей артефакт, с тем условием, что после моей кончины, по завершении, так сказать, земной моей стези, я ее им завещаю. Только на все оформление бумаг надобно время, а продавец торопит. Он на короткий срок прибывает завтра вечером к нам из дальних Палестин. Мы с ним по Интернету два года списывались, еле уговорил. Да и то, потому, как он иудейского вероисповедания, и реликвия эта для него той ценности не представляет, что для христианина. Только на сумму и клюнул, ему сейчас очень средства нужны на дорогостоящую операцию. Человек, несомненно, в высшей степени порядочный! Произвел на меня самое благоприятное впечатление.

– Не волнуйтесь вы так, – поспешил успокоить Леонид Леонидович старого учителя, опасаясь, как бы состояние, в котором он пребывал, не довело его до очередного инсульта, – разумеется, я дам денег. Какой разговор!

Однако когда проситель озвучил сумму, его бывшие ученики уставились друг на друга в немом изумлении.

– Да-а-а, – оторопело протянул Володя. – Помнится, что за гвоздь из креста Господня вдесятеро меньше просили. Правда, он подделкой оказался…, хорошо, что у вас тогда денег не нашлось, у кого одолжить. Трудные были времена, самый разгар дефолта. Это за что же, с позволенья спросить, такая сумма? Если не тайна, конечно…

– О, никакой тайны, решительно, никакой. Я позволю себе напомнить вам одно место из Евангелия Иоанна, чтобы избегнуть лишнего пустословия. Оно вам все объяснит. Надеюсь, воспроизведу с полной достоверностью, но с лакунами, чтобы вас не утомлять…

«И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии. …Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал глаза слепому…».

Так вот, крохотная частичка этого брения уже почитай две тысячи лет хранилась как реликвия в семье моего конфидента, который имел счастье быть родственником, отдаленным потомком того самого слепорожденного. Она ничтожна по размерам, чуть более спичечной головки, или с ноготь мизинца – он прислал мне снимок, однако вообразите только, это же частичка плоти Самого Бога Живого!

«Не иначе, старец наш вознамерился выделить ДНК Христа! – Подумал Володя, – и прославиться на весь крещеный мир! Да, тщеславия у него бездна, как и прежде…, будем держать руку на пульсе…, если это, конечно, не очередной блеф и профанация…, шарлатаны с авантюристами слетаются на старика, что мухи на мед. Лишний раз убеждаюсь, что трижды правы нейропсихологи, считая, будто у людей религиозных мозги устроены иначе, чем у атеистов, они, в отличие от безбожников, не бояться ошибиться в выборе приоритетов, так как всегда руководствуются формулой «На все воля Господня!».

– Я бы тоже мог помочь, Иван Ефимович, – сказал он вслух, как можно белее искренне и сердечно, – средства кое-какие заработал за рубежом, или я вам чужой? Мы с Леоном берем это на себя. Ты как, старик, согласен?

Академик обнял своих бывших учеников и благодарно прослезился.