Мсье Спиридон

– Нет, мама, не защищай Леона, это свинство с его стороны! За две недели ни одного звонка! Даже не сообщил, как долетел, а я ведь просила.

– Он же прислал сообщение: «ОК». Что тебе еще надо? Дорого, однако, из Африки звонить. Наверное, все в порядке, приедет, сам расскажет, что ты о нем беспокоишься, ведь не дитя малое….

– Интересно ты рассуждаешь, а внимание! Впрочем, что я говорю, ты всегда умела найти аргументы, чтобы оправдать мужчину, потому они и выстраивались в очередь к тебе за защитой, как к самому толковому адвокату. Он, между прочим, без пяти минут мой муж! А ведет себя, как совершенно посторонний человек, который мне ничего не должен…

– Постой, Леонид тебе предложение сделал что ли? – Искренне изумилась Цыпелма Тимофеевна. – Что же вы мне ничего не сказали…, никак не ожидала такого поворота событий, да еще так быстро…

– Мы отложили официальное оглашение до его возвращения из Египта. Мог бы поинтересоваться, как обстоят дела с нашим переездом, две женщины должны сами обо всем хлопотать…, хоть бы спросил, хорошо ли мы устроились? Удобно ли нам тут, закончили ли ремонт? Какая черствость!

– Не возводи на человека напраслину, – возразила мать, – он нам машину разрешил взять с водителем, тот все упаковать помог, перевезти, мебель передвинуть, как мы попросили…

– Все же в его квартире я чувствовала себя комфортнее, а тут теснотища такая, не развернуться, особенно, на кухне. Странно у Пригожиных огромный метраж, хоть на велосипеде катайся, а квартира на той же площадке – ни в какое сравнение не годится! Специально что ли так строили?

– Наверное, он же академик, чем ты вечно недовольна? Хорошая квартирка, две комнатки, чистенько стало, солнечная сторона, живи да радуйся! Тебе все хоромы подавай, а как не женится, тогда что? Кто это к нам в такое время? Может, Тома? Спроси, прежде чем открывать, не забывай, мы тут на птичьих правах.

– Почему «на птичьих»? – возразила Кира, – у нас официальный договор с агентством недвижимости есть.

Она пошла в прихожую, но Цыпелма Тимофеевна не стала дожидаться и отправилась следом. Процессию замыкала Варька. В ответ на вопрос «кто там?», раздался повторный звонок, требовательный и длинный. Накинув цепочку, Кира, невзирая на ропот матери, приоткрыла дверь. За ней стоял благообразный пожилой господин в шляпе и длинном легком светло-сером пальто. Вокруг его шеи элегантно обвивался яркий алый фланелевый шарф.

Незнакомец вежливо приподнял головной убор и спросил по-русски с сильным грассирующим прононсом:

– Простите, мадам, здесь проживает мсье Вадим Жигулев? Я привез ему посылку из Парижа.

– Да, то есть, нет, – пролепетала Кира, памятуя наставления Мары никому не говорить о том, что хозяин квартиры вернулся. – В данный момент он в отъезде. И мы не знаем, где он и когда пожалует в Москву.

– Какая жалость! Неужели мне не суждено исполнить просьбу моей дорогой сестры! – Он кивком головы указал на большую коробку, стоящую на полу возле него. – Она так любит его живопись! Но более всех чтит иконописные работы мсье Жигулева. Он потрясающий реставратор! Потрясающий! Это я вам как специалист говорю. Что же мне делать? Может быть, вы поможете как-то его найти?

Кира решила не выяснять отношений через дверь, и, вопросительно оглянувшись на мать, решилась снять цепочку.

– Проходите, пожалуйста, в квартиру. Я вам все объясню.

– Спиридон, – отрекомендовался неизвестный господин, клюнув своим острым крючковатым носом в протянутую руку сначала пожилую даму, затем, молодую. – Живописец.

Дамы в ответ поочередно представились.

– Проходите в комнату, – осмелела Цыпелма Тимофеевна. – Садитесь, ой, присаживайтесь.

Спиридон обвел оценивающим взглядом помещение и, видимо, остался недоволен осмотром.

– Так, где же хозяин этого жилища? – Опять с настойчивостью поинтересовался он. – Могу я узнать?

– Видите ли, мы квартиранты. Сняли через реэлтерскую фирму…, у них была доверенность от Жигулева на сдачу жилья. Мы его даже в глаза не видели. Знаем только, что живет где-то за границей.

– Может быть, чаю выпьете? – Предложила медоточивым голосом Цыпелма Тимофеевна, впервые встретившая такого шикарного мужчину, да еще художника, прибывшего из самого Парижа. – Я сегодня пирог испекла с черемухой и со сметаной, по национальному рецепту. Откушайте, однако…, есть домашняя наливка из боярышника, не думаю, что вам приходилось такую пробовать.

– Почту за честь, – церемонно поклонившись, с готовностью принял приглашение француз. – Я только что сошел с трапа авиалайнера, и прямо сюда. Даже не успел поселиться в отеле. Могу я снять одежду и вымыть руки?

Кира начала быстро накрывать на стол, а когда Спиридон вернулся в комнату, все было уже готово к приему нежданного гостя. Он извлек полуторолитровую бутылку французского Шампанского «брют» из своего старомодного саквояжа, в каком, должно быть не одно поколение врачей перемещалось по сельским просторам, пользуя, как Бог на душу положит, своих пациентов. Цыпелма Тимофеевна, увидев столь непривычные объемы искрящейся шипучей влаги, только молча всплеснула руками.

– Может быть, не будем открывать, однако?

– Нет, нет! – Запротестовал гость, принимаясь ловко вытаскивать пробку, – я же должен внести свой вклад в ваш гостеприимный ужин!

– У нас и бокалов под него нет…, – растерянно сказала Кира, – могу предложить только чайные чашки…

– Неужели хозяева не оставила вам посуду? – Как бы невзначай обронил Спиридон. – Не может быть, чтобы они не имели бокалов для Шампанского! Надо было у них спросить, должно быть, не дешево вы им за квартирку-то платите, так пусть будут любезны, снабдить жильцов всем необходимым!

– Мы только вчера переехали, еще не успели оглядеться…, никуда не заглядывали, возможно, у них все есть…

– Первый тост «За прекрасных дам!». Вижу, что вы – мать с дочерью, право же, ваши прекрасные черты передались по наследству, – обратился он к Цыпелме Тимофеевне, которая так и расцвела от изысканного комплимента, но, опустошив залпом свою чашку, она скривилась и на нее напала неудержимая икота.

– Пардон, – нимало ни смутившись, сказала она, – у меня кислотность повышенная, не люблю я эту кислятину. Давай-ка, дочка, водочку, однако.

Кира вздохнула, но просьбу выполнила.

– Ладно, вы тут продолжайте свои «изыскания», а мне еще поработать надо. Завтра с научным руководителем первую часть диссертации обсуждать…, я поду к себе.

– Ступай, детка, – милостиво разрешила мать, и разлила водку в те же самые чашки, из которых они только что вкушали Шампанское, не обратив внимания, как у гостя округлились от ужаса глаза.

Спустя час от французского лоска посетителя не осталось и следа. Он, с трудом ворочая языком, лопотал что-то маловразумительное. Но каждая его попытка поделиться воспоминаниями или задать вопрос, моментально и решительно пресекалась Цыпелмой Тимофеевной. В комнату Киры то и дело доносились ее откровения:

– …художник, говоришь? Был у меня один клиент. Художник, навострился картины Шишкина подделывать, да, так ловко, так искусно, особенно, медведей! Покойный автор и сам бы, я думаю, не отличил, где его работа, а где этого Загинайко.

– …француз, говоришь? Был у меня клиент с такой кличкой. Весь Барнаул в страхе держал! А улик не оставлял, чисто работал, не подкопаешься! Представляешь, переехал потом к нам в Читу и дал объявление в газету: «Куплю четырехкомнатную квартиру со всеми удобствами в центре города. Покой и порядок в районе гарантирую!».

Потом Цыпелма Тимофеевна затянула своим красивым контральто «По диким степям Забайкалья», и Кира с ужасом поняла, что до заключительно фазы, буквально, подать рукой.

«Не стоит дожидаться коды: «Встать! Суд идет!», – решила она. – Надо спасть беднягу, а то в Париже о нас пойдет дурная слава…».

Выйдя из комнаты, она застала картину, достойную кисти Петрова-Водкина: Спиридон сладко спал, упокоившись щекой на огромном куске сметанного пирога, щедро предложенном ему гостеприимной хозяйкой. Цыпелма Тимофеевна хитро подмигнула дочери, и, приложив палец к губам, кивнула головой на дверь кухни.

– Кира, – сказала она совершенно трезвым голосом, – давай-ка, документы у него проверим. – Меня на мякине не проведешь, видела я таких «французов», пьет, как сапожник. Еле угомонила.

– Неудобно, мама! Вдруг он проснется…

– Можешь меня матерью больше не считать, если он проснется раньше завтрашнего обеда после такого «белого медведя», какой я ему обеспечила!

– Ты – зверь, мама! – С восхищением воскликнула Кира. – Как тебе всегда приходят в голову такие экстремальные методы? Помнится, на даче в кротовые норы предложила носки моего бывшего мужа затолкать, а это хуже смерти от яда! Бедные зверушки!

Против ожидания, самый тщательный осмотр результатов не дал. При Спиридоне не оказалось решительно никаких документов. На дне саквояжа женщин ожидал сюрприз: они обнаружили там набор отмычек и грязные нитяные перчатки.

– Вызывай милицию, Кира! – Скомандовала Цыпелма Тимофеевна, вошедшая в следственный азарт. – Боюсь я, что в той коробке бомба!

– Да, – сказал удовлетворенно прибывший капитан милиции, – этот Спиридон, он же Антонио, он же Ласло, и так далее, давно у нас в оперативном розыске числится. Большое вам спасибо, женщины. Сейчас сержант Куров запишет ваши показания, они нам очень помогут.

Два дюжих оперативника препроводили под белы рученьки варяжского гостя из квартиры, а большой лобастый пес по кличке Анчар, подал условный знак, что в подарке, который тот привез из «Парижа», действительно, присутствует взрывчатка. С невероятной осторожностью саперы вынесли коробку во двор и, погрузив в специальную бронированную машину, увезли в неизвестном направлении.

– Боже мой! – Всхлипнула Кира и залпом опрокинула в рот остатки водки из чашки Цыпелмы Тимофеевны. – Мы едва не взлетели на воздух! Какая же ты у меня мудрая, проницательная! Но как это пришло тебе в голову, мама! Что натолкнуло?

– Понимаешь, дочка, уж больно осторожно он коробку в квартиру внес, будто в ней дорогой сервиз упакован, или хрусталь, и он боится его разбить. Прямо, аж дышать не смел! Вот, я и решила проверить. Хорошо, что ты догадалась в свою комнату уйти, не пережила, если бы с тобой…. Ты подумай, какой пижон, все иностранцами прикидывается, патологический снобизм, да и только, а у самого указательный палец синей изолентой обмотан. Он потому и перчатки не хотел снимать.

– Мама, мамочка, родная, вот, видишь, как трудно бывает без мужчины в некоторых важных случаях! Никакой защиты! Скорее бы уж Леон возвращался. Ты будешь жить с нами, обещаю. Надо ему немедленно позвонить и все рассказать, нет, уже глубокая ночь на дворе, он спит, наверное. Днем позвоню. Распишу ему наши ужасы, пусть почувствует угрызения совести, что оставил нас так надолго. Удружила нам Мара квартирку…, лучше бы мы у Леона остались!

– У голодной куме все хлеб на уме, – вздохнула Цыпелма Тимофеевна и крепко прижала дочь к груди.