Все встречи в этом мире не случайны

Мара с тревогой посмотрела на часы и прибавила шаг. Сегодня она везде опаздывала, хотя всегда ценила точность, и считала, что не прийти куда-либо во время, – это не только проявить неуважение к тем, кто тебя ожидает, но, может быть, прежде всего, изменить своим принципам.

Ольга Васильевна просила ее непременно зайти в храм, где они с Иваном Ефимовичем уже не один год числились примерными прихожанами, и попросить настоятеля в самом скором времени освятить их квартиру.

– Давно надо было, – вздохнула она. – Еще, когда Ваню…, а я все откладывала. Теперь он сам просил. Ты уж не забудь, сегодня же зайди! Вот, деньги, и на поддержание храма из них дай. Они реставрацию никак не закончат, Вадику достойную замену еще не нашли, все такие цены ломят, что у бедного батюшки голова идет кругом. Надо помочь. Ах, если бы Вадик к ним вернулся, уж, как они были бы рады! Ты ничего от него не имеешь? Не звонил?

– Нет, – солгала Мара и отвернулась, чтобы скрыть мгновенно вспыхнувшее румянцем лицо. – Я все сделаю, как вы просите, Ольга Васильевна. Только мне придется в Москве заночевать, сегодня меня не ждите. В поликлинику еще хорошо бы записаться, где-то меня, видимо, продуло.

– Хорошо, детка, делай, как знаешь. Мы и так тебе благодарны без всякой меры, пользуемся беззастенчиво твоим временем и добротой, а ведь ты еще так молода, у тебя должны быть свои интересы, соответствующий круг общения…. Вместо этого, ты вынуждена сидеть с двумя стариками и их внуками за городом, терпеть наше ворчание, возрастные болячки. Скорее бы уж дети возвращались из своей Женевы! Жду-не дождусь, когда у них контракт закончится. Маня, кажется, опять беременна…, но на меня пусть больше не рассчитывают, мне уже не по силам. Надо ей бросить работу и заниматься только детьми!

Проходя по Малой Дмитровке мимо «Ленкома», она увидела, что из дверей театра вышел Михаил. Встретившись с Марой глазами, он отчего-то смутился, словно его застукали на чем-то неблаговидном.

– Здравствуйте, Тамара! На ловца и зверь бежит!

– Добрый день, а я думала, что вы давно уехали.

– Дел оказалось больше, чем я предполагал. Пришлось задержаться. Папе стало немного лучше, после того, как я благополучно выполнил его просьбу.

Мара удивленно вскинула на него глаза, но он тотчас замолчал, а потом неожиданно предложил:

– Пойдемте со мной завтра в театр? Честно говоря, я искал предлог, чтобы вам позвонить, для этого и билеты купил…, соглашайтесь, пожалуйста. Вы сейчас куда? – Спросил молодой человек, видя, что она с беспокойством бросила взгляд на часы.

– У меня через десять минут начинаются занятия, тут, недалеко…, – Мара махнула рукой в сторону Садового кольца.

– Значит, нам по пути! – Обрадовался Михаил, и заспешил рядом с ней по узкому тротуару.

– В театр, это – очень заманчиво! – Сказала Мара. – Попробую вырваться, тем более, в «Ленком»! Я так давно нигде не была. Это только приезжие могут себе позволить такую роскошь, как поход в театр, у нас, затурканных москвичей, никогда на это времени не хватает.

– Это потому, что вы считаете, что можете воспользоваться такой возможностью в любое время, вот, и откладываете со дня на день! Когда я жил в Москве, тоже так думал, а теперь жалею…, мне кажется, что мы… идем в одно и то же место! – Воскликнул удивленно Михаил, когда они, не сговариваясь, свернули в один из дворов. Вспомнил! Теперь я вспомнил, где я мог вас видеть! Мне сразу показалось ваше лицо ужасно знакомым!

– Расскажите, вы меня заинтриговали?

– В прошлом году, вы приезжали в Одессу на конгресс!

– Как? Вы тоже там были?

– Не просто был, а принимал самое активное участие в его организации и проведении с Израильской стороны. Отлично все прошло, правда?

– Да, там было просто замечательно! По-моему, мы многого тогда добились, в конце уже были, как один человек с единым сердцем! Столько любви! Необыкновенно приятно ощущать себя в среде единомышленников, исправленных людей…

– Ну, до окончательного исправления работы еще много.… Вот, мы и пришли. Во сколько заканчивается ваш урок? Загляните потом в столовую, я буду там вас ждать.

«О чем-то я хотела его спросить…, – подумала Мара перед самым началом занятий. – Какую-то фразу он обронил, которая меня удивила…, надо вспомнить весь наш разговор. Это было в самом начале, перед тем, как пригласить меня в театр…, что-то показалось мне странным…. Ладно, вспомню потом и обязательно спрошу…, как хорошо, что мы сегодня еще увидимся!».

– Миша, хотите чаю? – Спросила Мара, когда они остановились перед домом Пригожиных. – Правда, больше ничего предложить вам не могу, даже сахар, кажется, кончился…, я ведь за городом почти все время живу…

– Спасибо, я сегодня с ребятами весь вечер чаи гонял. Да, и мне бежать пора, обещал вернуться поскорее и кое в чем помочь с газетой, потом ночной урок. Завтра увидимся, жду вас в половине седьмого у входа в театр.

– Хорошо, тогда, до завтра. Ой, совсем забыла! Скажите, вашего папу не очень расстроил Володин рассказ о наших злоключениях?

– А в чем дело? – Искренне удивился Михаил. – Я ему доложил, что его просьба выполнена, семейная реликвия у меня. Он успокоился и даже стал лучше себя чувствовать. Вас что-то смущает?

– Не-ет, – ответила Мара, слегка растерянно, – просто я не знала…

– Простите, это Володя попросил ни о чем не говорить вам. Меня, надо сказать, это здорово удивило…, что-то там про деньги, мол, он давал Ивану Ефимовичу взаймы на приобретение, и не хочет, чтобы кто-то знал, что ему их вернули…, ну, и так далее. Ерунда полная! Я не очень понял, да, собственно, даже не вникал глубоко. Мне главное – вернуть отцу спокойствие, а остальное, – такая чепухня!

– Да, да, конечно, вы правы. Это я, должно быть, что-то не так поняла. Ну, пока, а то холодно становится, до завтра!

«Значит, Володя вернул ему брение? Но где же он его взял! Ведь с Иваном Ефимовичем он ни разу не виделся со дня нападения…, пудреницу нашли пустой…, я ничего не понимаю! Да, еще велел Михаилу мне об этом не рассказывать. Тайны какие-то…, интересно, а Леон знает? Может, тоже скрывал от меня, потому и не стал обсуждать эту тему. Ах, жаль, что его нет! – Опять подумала Мара, но поймала себя на мысли, что его отсутствие огорчает ее уже совсем иначе, чем несколько дней назад. – Просто не с кем посоветоваться, здесь нужен человек, посвященный во все детали той истории…, а это – только Леон. Конечно, проще всего было бы спросить у самого Володи напрямую, но он умчался обратно в Китай. Да, и какие у меня есть основания его в чем-то подозревать? Наверняка, всему есть простое и разумное объяснение, просто он не нашел нужным довести его до моего сведения. Да, и с какой стати ему посвящать меня в свои материальные дела? Меня это не касается…, и все же, где он взял…? Очень странно!

Как легко с Михаилом! Словно тысячу лет знаем друг друга…, почему «словно», наверняка, пересекались и не раз в других кругооборотах. Недаром же у нас так много точек соприкосновения! Хотелось бы знать, в каких мы были тогда отношениях? Время покажет…».

Не успели створки лифта открыться, как из двери квартиры Вадима выскочила Кира, будто подкарауливала ее специально у дверного глазка.

– Мара, зайди к нам на минутку, – сказала она тоном строгой учительницы, которая намеревается распечь нерадивую питомицу. – Есть ошеломительные новости!

– Представляешь, что мы пережили! – Закончила подруга свой рассказ. – Чуть на воздух не взлетели! Спаслись только благодаря маминому опыту.

– Мастерство не пропьешь, однако, – философски изрекла Цыпелма Тимофеевна. – Кира, конечно, сгустила краски. Мы бы ни за что не стали открывать чужую посылку, но парень мог серьезно пострадать. Говорят, так было двести грамм взрывчатки в тротиловом эквиваленте. Да, еще гвозди, дробь, болты. Могло прилично шарахнуть. Кто же это на него такой зуб имеет? Мара, надо бы предупредить, однако, пусть будет осторожнее. Не ровен час, еще что-нибудь выдумают. Кому-то он здорово на хвост наступил там, в Париже. Ты не в курсе? Был у меня один клиент…

– Мама! – Взмолилась Кира, – не сейчас! Ты еще успеешь поделиться с Томой своим адвокатским опытом. Съезди к нему, Мара, заодно деньги за следующий месяц передашь, а то я всю голову сломала, как это сделать.

– Нет, – недоуменно ответила Мара, – Вадик мне ничего не рассказывал, что у него там произошло, только волосы зачем-то побрил, усы, бороду. Значит, неспроста…, знать бы, где его мастерская…, хотя погодите, он же мне адрес оставлял! Даже схему нарисовал, как искать. Только, на чем он все это записал? Сейчас буду разыскивать, надо обязательно поехать и предупредить! Спасибо вам, Цыпелма Тимофеевна, вы такая мудрая женщина и, безусловно, с вашим опытом работы…, я при случае с удовольствием послушаю ваши истории. Пойду рыться в записной книжке …

С большим трудом, восстанавливая постепенно в памяти мельчайшие события того вечера, когда она приняла Вадима за таинственного монаха, Мара вспомнила, что записала впопыхах адрес мастерской на стенном календаре, висящем в прихожей Пригожиных.

«Ой, завтра же еще придут квартиру освящать! – Внезапно вспомнила она. – Ну, и денек меня ждет! Придется попросить Цыпелму Тимофеевну присутствовать при таинстве. Надеюсь, не откажет. Ключи оставлю, а сама к Вадику помчусь первым же рейсом, до начала спектакля постараюсь вернуться, туда, кажется, прямой автобус есть от метро «Южная».

Вадим опять переживал сложные времена, но успокаивал себя сакраментальной фразой: «А кто обещал, что будет легко?». В тот злополучный день накануне отъезда в Париж он сгоряча сдал, точнее, отдал свою мастерскую парочке нищих малознакомых художников, которые не в состоянии были оплатить аренду даже двадцати квадратных сантиметров площади.

«Пользуйтесь, гады! – Сделал он по пьянке широкий жест, – я теперь в Париж отбываю вечерней лошадью! Ничего этого мне не надо…».

По возвращении Вадим, рассчитывающий несколько потеснить квартирантов, обнаружил, что обитателей на его законных тридцати метрах стало что-то уж слишком много. Там в бесчисленном количестве гнездились какие-то оборванные цыгане, бомжи, беременные женщины и молодая поросль. Самих съемщиков ему лицезреть не довелось, но один бойкий – то ли смуглый, то ли грязный – «вождь краснокожих» за сто рублей продал ему бесценную информацию, что «дяденьки теперь живут на пленэре, и не знай, когда вернутся». Подивившись такой начитанности незрелого оборванца, Вадим отправился на другой берег неширокой, быстрой речушки, с намерением снять у кого-нибудь из местных пейзан сарай или комнату.

«Народ в деревнях сейчас свои дома побросал, – легкомысленно уповал Вадим, – все в город на заработки потащились, думают, им там медом намазано. Изб пустых полно должно оставаться. Кто-нибудь да пустит…».

Однако селяне за время его отсутствия заметно поумнели. Безуспешно оббив несколько порогов, он выяснил, что в преддверии теплого сезона, все они готовятся к наплыву богатеньких дачников, которые охотно перевозят за приличные деньги свои пожилых и молодых домочадцев поближе к природе.

– Иди, вона, коль хошь, к Федьке-бирюку! – Сжалилась над ним одна бабка, как-то гаденько ухмыляясь. – Он мужиков хорошо на постой пущает…, крайняя изба по правому порядку…

На его стук раздался неистовый хриплый лай, потом из калитки вышел здоровенный детина лет пятидесяти пяти и, окинув Вадима оценивающим взглядом маленьких поросячьих глазок, неожиданно писклявым голоском спросил:

– Табе чаво? Команту что ля ищешь?

– Я даже на сарай согласен, – радуясь в душе такой удаче, быстро ответил Вадим. – Главное, чтобы крыша не протекала. У меня холсты отсыревать будут…

– Каки-таки холсты? Портянки что ля?

– Я живописец, художник, в смысле…, ищу жилье на время. Хочу поработать на природе, пустите?

– Голых баб рисуешь? – Презрительно скривив губы, спросил мужик.

– Нет, я работаю в другом жанре…, ню не пишу…, с души уже воротит. У меня библейские сюжеты.

– Богомаз, сталыть. Тогда, чаво ж не пустить, заходи в горницу, да живи, коль хороший человек. – Одобрительно сказал Федька-бирюк, видимо, расценив его жанровые предпочтения по-своему, потом окинул улицу быстрым сумеречным взглядом и, немного приоткрыв калитку, пропустил потенциального жильца во двор. – Цыц, вона, Шарик, – окоротил он рвение огромного цепного пса, – это свой таперь! – Затем, хозяин провел Вадима на большую, чистую светлую террасу и, обведя помещение широким жестом, добавил: – Малюй тут, сколь хошь, только баб мне сюда, чтоб – ни-ни!

Несколько позже Вадим узнал от сторонних доброхотов пару сплетен про бурное житие Федьки-бирюка, и смиренно посетовал Господу на свою горькую участь, но местожительство не сменил, ибо пока не видел к этому серьезных причин.

Вечерами хозяин приглашал квартиранта на ужин. Ели почти всегда молча, но со временем по редким фразам, которые тот ронял, Вадим понял, что характер у его арендатора был мстительный, как у кота. Он состоял в очень тонкой связи со всем остальным человечеством, видимо, имея серьезные основания считать, что прочие представители рода двуногих прямоходящих только за тем и родились на свет, чтобы его надуть, а к молодости своей относился с опаской, как к счастливо пережитому стихийному бедствию.

Иногда Федька заходил к постояльцу на террасу, но, постояв в полном молчании несколько минут за спиной у иконописца и графика, выразительно шмыгал носом и удалялся в недра своей светелки, куда никому, кроме него, доступа не было. Спустя некоторое время, оттуда начинали доноситься тихие звуки «Болеро» Равеля.

Если не считать творческих метаний в поисках формы и цвета, Вадим был совершенно доволен своей теперешней жизнью.

«Черта лысого ты меня здесь сыщешь, мадмуазель-хорошая! Не то, вон, Федьку на тебя натравлю с Шариком одновременно, – в порошок сотрут! А уж как узнают про твои художества, то и подавно!».

Мара вышла из автобуса на конечной остановке и даже слегка пошатнулась, – так у нее закружилась голова от сладкого, пьянящего аромата сосны, которым был насквозь пропитан здешний воздух. Отыскав, постоянно сверяя свои повороты с листком, вырванным прямо из календаря, мастерскую Вадима, она поняла, что жизнь в маленьком городке имеет свои преимущества и недостатки. За информацию о местопребывании «лысого дяденьки-художника» все тот же ушлый, юный корыстолюбец потребовал с «дамочки» уже три сотни, но зато оказал неоценимую услугу: сопроводил лично почти до самого дома.

– Спасибо, мальчик, – вежливо поблагодарила Мара своего чичероне. – Я без тебя в три счета бы заблудилась.

– А хрен ли, – согласился предприимчивый малютка, выразительно утерев мокрый нос тыльной стороной грязной ладошки. – Тебя ждать? Мало ли…

– Нет, спасибо, ступай.

– А хрен ли, – согласился малютка и понесся со своей добычей к висячему мосту.

На стук долго никто не открывал. Если бы не хриплый собачий лай, Мара решила бы, что дом необитаем. Наконец, калитка чуть-чуть приоткрылась и из нее показалась знакомая физиономия, уже начавшая обрастать по всему периметру клочкастой короткой щетиной.

– Ты? – Изумился Вадим. – Чего тебе? Как нашла-то?

– Может, в дом пустишь…, – растерялась Мара.

– Не-е…, говори быстрей, да иди, пока тебя Федька не видел.

– Господи, средневековье какое-то. На тебя пытались совершить покушение. Какой-то тип привез посылку из Парижа, а в ней оказалась взрывчатка, будь осторожен, пожалуйста, хотя его и схватили, – сказала она. – Да, вот плата за жилье от Киры.

– Ага, мерси, еще чего! Стану я ее бояться! У меня Федька есть и Шарик! – Сказал грозно Вадим, и, быстро выхватив у нее из рук деньги, тотчас захлопнул калитку.

– Что за баба к тебе приходила? – Мрачно спросил вечером Федька, вернувшись с базара, куда ежедневно носил на продажу куриные и индюшачьи яйца, буравя его своим пронзительным взглядом.

– Доложили уже…. Это сестра, – соврал он, не моргнув глазом. – Деньги привезла от квартирантов за проживание.

– Мотри, паря, договор был…