Рискованное откровение

Сказать, что Мара вышла из женской консультации удивленной, – не сказать ничего. Она была буквально раздавлена свалившейся на нее новостью.

«Десять недель! Десять недель! – Повторяла она опять и опять эти два слова. – Как же так! Что же делать? Этого не может быть! Я сойду с ума! Десять недель! Ну, почему именно сейчас! Господи, какая я несчастная…».

Не то чтобы она не хотела иметь детей, но это желание всегда было для нее слишком абстрактным и непременно связывалось в ее представлении со счастливым замужеством, устроенным бытом, прочным тылом. Мара даже в мыслях не представляла себя матерью-одиночкой, хотя мать однажды сказала ей в сердцах: «Завела бы, что ли себе ребенка, если замуж не можешь выйти! Ведь уже четвертый десяток в разгаре! Твое существование, хотя бы обретет конкретный смыл, а то носишься с чужими проблемами, так и жизнь пролетит, наш бабий век короткий. Уж вырастили бы как-нибудь и без отца». Но Мара тогда только фыркуна в ответ и перебралась жить в аспирантское общежитие под предлогом, что ей далеко ездить каждый день домой в Одинцово, где у ее родителей была шикарная четырехкомнатная квартира на улице Маршала Бирюзова.

«Даже посоветоваться не с кем…, – уныло думала Мара, бредя на квартиру Пригожиных и утирая непрошеные, соленые потоки. – Как же я буду смотреть Мише в глаза? Господи, какая я несчастная…».

Выйдя из лифта, она постояла несколько минут на лестничной площадке, и нерешительно направилась к дверям Кириной квартиры.

– Что с тобой? – Изумилась подруга, увидев слезы в ее глазах. – С Иваном Борисовичем что? Или дома? Проходи на кухню, мама еще не проснулась, она обычно поздно встает, а сейчас еще только половина десятого. Мы чайку попьем, и ты мне все спокойно расскажешь.

– Кира, я беременна…, десять недель уже…

– Только не разочаровывай меня, что отец ребенка этот Вадим, – насмешливо сказала подруга, наливая кипяток в заварочный чайник. – Неужели ты решилась еще на одну попытку? Какая же ты все-таки мягкотелая, как амеба, честное слово!

– Нет, это Леон!

– Что!? – Кира обварила руку, но даже не почувствовала боли, настолько сердечный ожег был сильнее физических ощущений. – И давно… у вас связь? – Она опустилась на табуретку, не в силах удержаться на ногах.

– Мы… один раз всего были вместе. Ты не представляешь, как я сейчас жалею о своей глупости.

– Когда же он успел тебя в койку затащить?

– Никуда он меня не тащил! Я сама прыгнула. Понимаешь, так глупо все получилось…, мы подружились после случая с Иваном Ефимовичем, часто гуляли, ходили в кафе, разговаривали. Он такой интересный рассказчик! Я думала, что он мне нравится…, помнишь, даже тебе говорила, но у нас ничего такого не было, он всегда себя очень сдержанно и корректно держал по отношению ко мне, а тут вышла я однажды после занятий, и вдруг так захотелось его увидеть. Позвонила…, попросила о встрече, потом напросилась в гости, ну… и…, а утром поняла, что сделала большую глупость. Мы с ним с того дня даже не виделись ни разу! Но ты еще не знаешь самого ужасного! Я влюбилась!

– Это интересно, и кто же так осчастливлен? – Спросила Кира сквозь зубы, но Мара, погрузившись в собственные переживания, даже не обращала внимания на ее неадекватную реакцию, и суровый тон. – Ты мне не рассказывала.

– Его зовут Михаил…, это настолько мой человек! Мы просто созданы друг для друга! Это, буквально, вторая половинка моей души. Он – необыкновенный, и, хотя мы виделись всего три раза, думаю, что наши чувства взаимны! Что же теперь делать! Как я ему об этом скажу?

– Ты с ним уже…

– Нет, нет! – В ужасе воскликнула Мара, – мы даже не поцеловались еще…, только в театр ходили. Он очень скромный… и порядочный.

– Везет тебе на порядочных, – насмешливо сказала Кира. – Так, переспи с джентльменом и предъяви ему права на ребеночка. Мало ли случаев, когда дети родятся семимесячными! Не станет же он делать тест на отцовство…, или ты собираешься сказать Леону, что он подготовил тебе младенца?

– Ни за что! Я не могу так поступить с Михаилом! Не хочу начинать наши отношения со лжи. Прямо сегодня же ему призналась бы, только он улетел в Израиль на похороны отца. А про Леона мне даже думать противно. В самом страшном сне ее могу себе вообразить его в качестве своего мужа…, и отца моего ребенка. Прямо токсикоз начинается, как подумаю про него…

– Кстати, о токсикозе, как же ты не заметила до сих пор, что беременна, овца? Тебе что, шестнадцать лет? Тебя же тошнить должно было, задержка…

– Понимаешь, у меня цикл и раньше путался…, а в прошлом году целых три месяца ничего не было, когда я придатки простудила. Ну, и не беспокоилась особо…, думала опять воспаление, оттого и поташнивает по утрам. Потому и в гинекологию пошла…, я про тот случай с Леоном уже думать забыла, для меня все, что между нами тогда произошло, перестало существовать, когда я Мишу встретила! Знаешь, психика ведь ищет комфорта, равновесия…, есть такая штука, как мнемофобия..., боязнь воспоминаний.

– Тогда у тебя только один выход: аборт. – Жестко сказала Кира, закуривая уже третью сигарету. – И от Леона ты должна все держать в строжайшей тайне. Во-первых, если он узнает о своем отцовстве, то непременно потребует, чтобы ты родила. Запрет тебя в какой-нибудь частной клинике до появления младенца на свет, да, еще родителей твоих к этому подключит.

– Нет, нет, аборт исключается совершенно…, – упавшим голосом сказала Мара. – Я не могу на это решиться никогда! Может, какая-то особенная душа приходит в кругооборот, желает исправления в физическом теле? Какое право я имею распоряжаться ее предназначением, она принадлежит Творцу! А что, во-вторых?

– Не поняла, ты о чем?

– Ну, ты сказала, что, во-первых, он меня запрет, а во-вторых?

– Если ты откажешься выходить за него замуж, то отберет ребенка. Отсудит и все! У него деньги, связи, наверняка, адвокаты опытные. Места работы определенного у тебя нет, заработка стабильного тоже. На что ты собираешься растить ребенка? На свою аспирантскую стипендию?

– Что же мне делать? Посоветуй?

– Прежде всего, избегать Леона! Категорически! Никто не должен знать, что он отец ребенка, кроме меня! Ни одна живая душа, а он – прежде всего.

– А с Мишей как же…, неужели придется поставить крест на наших отношениях? Я первый раз в жизни встретила человека, который так близок мне духовно!

– Скажи честно, как на духу, – Кира так и впилась в подругу глазами, – это животное тебя больше не домогалось?

– Ты о ком?

– О Леоне твоем распрекрасном!

– Никакое он не животное…, обычный мужик, который не может обидеть женщину отказом…, и меньше всего мой…. По-моему, я его тогда ужасно удивила, когда на шею ему бросилась. В данной ситуации жертва обстоятельств, скорее он, чем я…

– А зачем ты просила его позвонить? Тогда, помнишь? Когда он с Филиппин вернулся, опять хотела на шею броситься?

– Нет, что ты! – Испуганно воскликнула Мара. – Это, сугубо, по делу, в связи с нападением на Ивана Ефимовича, но он даже встретиться со мной не захотел…, говорил очень сухо и вообще…, просто взял и устранился из этого дела, хотя раньше обещал помочь, принимал живейшее участие…

– Да, видимо, я многого не знаю…, – задумчиво процедила Кира.

– Ты мне не сказала, как быть с Мишей…

– Ты должна скрыться, пока он не приедет, а когда с ним поговоришь начистоту, то решишь, что дальше делать.

– Да, я и так постоянно у Пригожиных на даче сижу.

– Это не безопасно! Леон может туда нагрянуть…, пожелает, например, навестить академика…, слишком не надежное укрытие. Вот, что: возвращайся-ка ты домой, подруга. Покайся родителям, но ни под каким видом не признавайся, кто отец ребенка! Поживешь у них до родов, а там видно будет…, – решительно сказала Кира, а про себя подумала: «А там я его уже на себе женю! С ребеночком потом разберемся…, если наружу выплывет, – я ведь могла ничего и не знать…».

– А с Мишей-то, как быть? – Расплакалась Мара. – Я его люблю…

– Заладила, как кукушка, «Миша, Миша». Где он, твой Миша? Может, он про тебя и не вспомнит больше? А если тоже любит по-настоящему, то все поймет и примет с ребенком вместе. Ты же ему не изменяла, мало ли что было в твоей жизни до него! Не может же он надеяться, что ты блюла невинность до таких лет! Это даже подозрительно, ведь не школьница юная, а вполне сформировавшаяся дама, тридцати пяти лет от роду. Он тебя увезет в Израиль, усыновит ребеночка, даст ему свое имя, и тю-тю, ищи Леон ветра в поле! – Кира злорадно засмеялась. – Ты же этого хочешь? Я слышала, что евреи – самые лучшие отцы в мире! Для них ребенок всегда богоданный, особенно, мальчик. Ты УЗИ уже сделала?

– Когда же!? Я была так ошеломлена, что чуть сознание не потеряла. Представь, ты приходишь провериться, есть у тебя воспаление или не, а тебе говорят: «Поздравляю вас, вы беременны!». Но ты, наверное, права насчет Миши…, – мечтательно сказала Мара. – Это был бы самый чудесный вариант, хотя сильно похоже на сказку! Он обещал мне позвонить…, может, сказать ему все по телефону?

– Еще чего! Ты с ума сошла! Еще факс пошли или телеграмму! Такие вещи говорят, глядя глаза в глаза, чтобы чувствовать искреннюю реакцию партнера. Тебе бы такое по телефону сказали, как бы ты это восприняла?

– Хорошо, Кира, ты, как всегда права, так и следует поступить. А ты случайно не знаешь, когда Леон возвращается? Мне ведь надо кучу анализов сдать…, а потом уж к родителям перееду.

– Это я узнаю, обещаю тебе, у меня есть телефон его водителя. Но и ты мне пообещай без меня ничего не предпринимать. Я должна быть в курсе всех твоих намерений и поступков. Повторяю: он ни в коем случае не должен видеть тебя с животом, может догадаться, математик!

– Конечно, что бы я вообще без тебя делала! – Мара обняла подругу и отправилась к себе, успокоенная.

«Мой! – Злобно шипела Кира, безуспешно пытаясь отыскать в сумке визитку с телефоном Николая. – Никому не отдам! Тем более, этой курице, которая его даже не любит. Нет, ты посмотри, какова тихоня! Взяла и запрыгнула в койку к моему мужику! Да, еще забеременела от него…, а это самый верный крючок для такого пентюха, как Леон. Человек просто помешан на идее продолжения рода! Когда же только успел! Я же с него глаз не спускала…, это все Томка виновата. Какой мужик откажется, переспать, если ему предложат? Даже святого можно соблазнить…, ну, почему не я на ее месте! Господи, для меня бы это было решением всех проблем, счастье, что этот Миша ей во время подвернулся, а то рухнули бы все мои планы и надежды!

Интересно получается, постоянно инициатива на стороне женщин, а он вроде как не при чем. Со мной тоже нельзя сказать, чтобы был через чур активным…, всякий раз приходилось его соблазнять, брать с боя, осаждать как неприступную крепость. Хорошо же, я с вами еще разберусь, Леонид Леонидович! Как говорят в таких случаях: «ваш кредит доверия исчерпан!». Есть у меня в запасе меры воздействия…, я еще свои способности даже не начинала использовать! Надеялась по-хорошему все решить, полюбовно, обещаниям вашим лживым верила. Наивная чукотская девушка! Почему, собственно, чукотская, и что такого он мне обещал? Это я пристала с ножом к горлу, а он сказал, вернемся к этой теме, когда приедет из Египта. Где же этот чертов телефон Николая, почему у меня в сумке никогда ничего нельзя найти! Наверное, в комнате где-нибудь валяется среди бумаг».

Кира сбросила сумку с колен на пол и поднялась с места, чтобы отправиться в комнату, но увидела, что в дверях кухни стоит Цыпелма Тимофеевна.

– Я все слышала, однако. Понимаю, каково тебе было, дочка, об этом узнать…, только неправильный ты совет подруге дала…, каждый человек имеет право знать правду.

– Ах, оставь свои нравоучения, мама! У меня жизнь рушится! Ты же говоришь, что все слышала, значит, знаешь, что она его не любит. У нее другой человек появился…, зачем же портить все из-за одной глупой ошибки! Будут страдать четыре человека! Это тебя не беспокоит?

– Меня душа твоя беспокоит, чернота в нее заползает…, нельзя душу-то так губить, однако. Обозлилась ты сильно…

– Больно вы все духовные! Та аборт делать отказывается, душу новорожденного, видите ли, губить не имеет право, ты тоже мне…, а я, по-вашему, бездушная дрянь? То, что моя душа на части разрывается от боли и ревности, это почему-то абсолютно никого не колышет!

– Леон должен знать правду. – Стояла на своем Цыпелма Тимофеевна. – Тогда они пусть вдвоем решают…, как дальше быть. Ты тут вообще не с какого боку. Отойди в сторону, Кира, не бери греха, я тебе сразу сказала: не твой это человек, и никогда твоим не будет.

– А чей же он, по-твоему? Томкин? Нет уж, дудки! Не уступлю!

– Нет, и с Томой он не останется. У него своя дорога…, не нужны вы ему. Обе…

– Отстань, мама, не мешай мне! – Крикнула Кира, хватая с вешалки куртку. – Я знаю, что делаю!

Выскочив на улицу, она поймала машину и попросила отвезти ее в Останкино. Случай в этот раз был на ее стороне, не успела Кира подойти к ограде, как увидела Николая, выходящего из проходной.

– Николай Иванович! Николай Иванович! Минуточку! – Закричала она, кидаясь к нему со всех ног. – Вы меня помните? Я Кира Борисовна Церанг. Вас Леонид Леонидович просил встретить нас с мамой на вокзале несколько недель назад…

– Конечно, помню, – улыбаясь, ответил водитель. – Разве такую красавицу забудешь! Вы, наверное, узнали про то, что с шефом приключилось?

– Да, – решила соврать Кира, чтобы выудить из него как можно больше информации. – Мы ужасно тревожимся, как там Леонид Леонидович?

– Вот, еду как раз в аэропорт, Лену встречать, редактора нашего. Она одна не пострадала, потому что ума хватило не полететь, а шеф наш в больнице валяется, в славном городе Каире. Олег отделался выбитыми зубами, на днях тоже вернется. Камеру раздолбал вдрызг!

– Можно, я с вами? Узнаю все из первых рук, так сказать…, хуже нет оставаться в неизвестности…

– Милости прошу, мне веселее будет…

Выудив у словоохотливого редактора все подробности досадного происшествия с падением аэростата, Кира приняла решение немедленно лететь в Египет. Она вернулась домой и стремительно принялась за сборы.

– Что это ты задумала, дочка, – с тревогой спросила Цыпелма Тимофеевна, наблюдая, как Кира мечется по квартире, кидая в большую дорожную сумку вещи из летнего гардероба. – Никак на юг собралась?

– Мама, Леон попал в больницу! Они с оператором проводили съемки окрестностей Луксора на воздушном шаре, а тот зацепился за провода и рухнул. Хорошо, что высота была сравнительно небольшая и никто не погиб! У Леона сломана нога, и ему придется остаться в Каире еще недели две, не меньше, если все благополучно срастется…

– Что же ты собираешься делать? Может, позвонишь ему, узнаешь…

– Куда я ему позвоню! У него же там совсем другая сим-карта! Поеду, заберу его оттуда, здесь быстрее вылечим, я буду ухаживать…

– Ты так говоришь, будто он в соседнем городе, может, его нельзя сейчас перевозить…, там ведь тоже врачи не плохие, однако.

– Да, возможно, но я все равно должна быть рядом. Я ему сейчас очень нужна! Понимаешь? Человек один, в чужой стране, со сломанной ногой, ни одного родного лица…, это именно то, что нужно! Нет, я обязательно должна лететь и вернуться оттуда его женой! Надо будет уточнить у этой Лены адрес больницы и номер телефона Леона…, как это я сразу не сообразила?

– Разве туда полететь так просто? Нужно ведь, наверное, какое-то приглашение? Путевка, в конце концов? Африка, однако…

– Конечно, просто! Ты отстала от жизни, дорогая. В Египет виза не нужна. Покупай билет и лети на здоровье! Да, где мой загранпаспорт? Помоги, мама, поищи, пожалуйста, с этими бесконечными переездами, я ничего не могу найти!

Кира стала судорожно рыться в сумках, разбрасывая вещи и документы, а, когда, наконец, паспорт отыскался на самом дне старого шаманского бубна, где дочь своего народа с юности привыкла хранить все важные бумаги, она в сердцах крикнула:

– Господи! Для чего ты этот барабан с собой из Читы притащила! Столько места занимает! Дичь какая-то…, и как это я не доглядела, что ты его в сумку пихаешь!

– Он дом бережет, однако, и нас, потомков шамана, – со значением в голосе ответила мать, поднимая с пола свое адвокатское удостоверение и машинально пряча его в карман халата.

Открыв паспорт, Кира посмотрела на дату и разрыдалась от бессилия. Он был просрочен уже два месяца назад.

«Господь, Он все видит, – удовлетворенно подумала Цыпелма Тимофеевна, и, кряхтя, принялась подбирать с пола разбросанный дочерью вещи и документы, складывая их предварительно, как попало, на диван, чтобы скрыть довольное выражение лица. – Паспорт-то ей в Чите оформлять надо…, а это – долгая история, может, одумается за это время…».

Она щелкнула пальцем по одному из четырех бубенцов, украшавших по кругу семейную реликвию, и тот звонко рассмеялся ей в ответ.