Дуэль на нардах и соло на мобильнике
Цыпелма Тимофеевна поднялась по обыкновению рано. Осторожно заглянув в комнату дочери, она бросила быстрый взгляд на коробку, стоящую на книжном шкафу, отметив опытным взглядом, что та немного сдвинута с прежнего места.
«Снимала, стало быть…, не приснилось мне, значит, что бубенец звякнул. Чего она там искала-то в старых документах? Да, еще в темноте…, а, что если не искала, – прятала! Надо подождать, когда из дому уйдет и поглядеть. Интересно, ходила она к нему или еще нет? Ведь не спросишь…, тотчас фыркнет как норовистая лошадка и правду не скажет. Ох, Кира, Кира, и в кого ты у меня только уродилась!». – Горько вздохнула Цыпелма Тимофеевна и отправилась на кухню, оставив дверь в комнату дочери слегка приоткрытой, чтобы, в случае чего, быть в курсе ее действий.
«Если прятала, то при мне доставать не станет. – Продолжила она тянуть цепочку логических рассуждений, прихлебывая ароматный чаек. – Будет ждать момента. Стараться меня из дому выкурить. Что ж, Кира Борисовна, поглядим, кто – кого, однако. Неужто, старая ведьма молодую не перехитрит? Я еще тоже кое-чего стою! Рано меня со счетов сбрасывать!».
Кира проснулась, и, не открывая глаз, втянула носом воздух, в котором отчетливо присутствовал аромат мелиссы.
«Встала уже, – с некоторым раздражением подумала она, – чаи гоняет. Не успела я паспорта достать. Теперь придется ждать, когда она в магазин отправится. Надо было под подушку их вчера положить, а сегодня избавиться. Опасно дома держать…, у нее такой чуй – позавидуешь. Хотя один-два дня ничего страшного. Интересно, как он там? Надо будет сегодня вечерком наведаться, закрепить установку…».
– Доброе утро, мама. – Кира привычно приложилась к смуглой твердой щеке. – Как себя чувствуешь?
– Хотела бы сказать «хорошо», да ты сама видишь, на кого я похожа…, – умеренно скорбным голосом отозвалась Цыпелма Тимофеевна. – Голова что-то с утра тяжелая, будто пила, не просыхая, целую неделю, а ведь ни грамма!
– Это оттого, – назидательно изрекла дочь, поднимая вверх указательный палец, – что на воздухе совсем не бываешь! Сидишь сиднем перед этим дебильным ящиком и пялишься в него целыми днями! Я уж устала тебе говорить. Пошла бы на Патриаршьи, погуляла, познакомилась с какой-нибудь старушкой, а то – и со старичком. Здесь, между прочим, очень интеллигентная публика обитает, многие из бывших…
– Мысль, конечно, хорошая, но я плохо Москву знаю. Боюсь заблудиться в этих кривых переулках. Это же надо было так построить! Никогда не знаешь, где окажешься, проходя по какой-нибудь улице! Выходишь совершенно не туда, куда тебе надо было. Отвела бы ты меня хоть разок, да погуляли бы вместе, а другой раз, я уж сама дорогу найду. Хочешь, сейчас пойдем, покормлю тебя и…
– Нет, мама, прости, сегодня уж как-нибудь без меня. Дел по горло…, на кафедру надо идти. Спроси у любого встречного, тебе покажут, а то еще и за ручку отведут, москвичи охотно объяснят приезжим дорогу.
– Ты же вчера на кафедру ходила?
– А толку? Декана не застала, никто ничего не знает. Оставила заявление, с просьбой прикрепить меня к новому научному руководителю. Потом в читалке до самой ночи просидела.
– Да-а. Хорошо вам, в наше время библиотеки рано закрывались…, бывало, только начнешь что-то конспектировать, а тебя уж гонят…. Что тебе на завтрак приготовить?
– Я бы съела омлет, – коварно высказала пожелание Кира, прекрасно зная, что в доме нет молока.
– Хорошо, дочка, сбегай за молочком, и я тебе мигом!
– Ой, мамулечка, может, лучше ты, я еще душ не принимала. Тут же рядом совсем, тебе двигаться надо, только что обсуждали эту тему.
– А давай в нарды разыграем! – Неожиданно предложила Цыпелма Тимофеевна.
– А давай!
– До первого «марса»!
– Согласна!
Для Цыпелмы Тимофеевны нарды не были просто азартной игрой, за которой можно провести несколько часов кряду. Они являлись своеобразным психологическим тестом, который давал ей возможность заглянуть в самые потаенные глубины души партнера. По его выражению лица, по манере бросать кости, по отношению к проигрышу, дочь шамана могла безошибочно угадать, что у него на уме и какой он человек. Когда-то она прошла хорошую школу у своего отца и неоднократно предлагала Кире перенять у нее эти неписаные знания, но та только отмахивалась, говоря, что ей это ни капельки не интересно, и наблюдение за противником убивает всякое удовольствие от самого процесса игры.
– Да-а, – сказала через час Цыпелма Тимофеевна. – Хорошо ты где-то подпиталась! Сплошные шесть-шесть, да пять-пять!
– А сама-то – смеясь, парировала дочь. – Оставишь ей одну единственную дырочку, уж, кажется, сейчас совсем запрешь, ан, нет! Всегда бросит кости так, что выпадет именно то, что ей нужно!
– Что ж, у тебя два проигрыша, а у меня три. «Марса» никто не схлопотал. По факту идти мне. Ступай в душ, а я в магазин спущусь, ничего не поделаешь, сама предложила.
«Нервничает она, почему-то, – размышляла Цыпелма Тимофеевна, вызвав лифт, и спиной чувствуя, что Кира наблюдает за ней в дырочку от старого замка. – Затевает что-то…, я должна знать, не то – большую беду на себя накличет. Хотя энергию-то я хорошо с нее за нардами поснимала, сегодня уж она серьезных неприятностей не наделает…, силенок не хватит, однако».
С неторопливым достоинством втиснув в тесную кабину свое статное тело, она нажала на кнопку следующего этажа, давая дочери возможность приступить к действиям. Выйдя из лифта, пожилая дама на удивление резво преодолела два лестничных пролета и осторожно открыла ключом дверь квартиры.
Кира уже извлекла паспорта из коробки и даже успела водворить ее на место, опрометчиво положив документы Леона на самую середину стола.
– Деньги забыла, рассамаха, – сказала мать невинным голосом, входя в комнату. – Что это, Кира? Чьи это паспорта? Отвечай! Что ты натворила? Что с Леонидом? Надеюсь, он жив и здоров?
Она схватилась рукой за сердце и, буквально, плюхнулась на стул.
– Что ты, что ты, мама! – Испуганно вскричала Кира, глядя на ее побледневшее лицо и синеющие губы. – Конечно, с ним ничего не случилось! Это… была просто шутка. Я хотела немного отомстить за нанесенное оскорбление…, что тут страшного?
– Что тут страшного? Что тут страшного? Ты позволяешь себе манипулировать чужим сознанием! Вот, что страшно! Ты бесцеремонно проникаешь в чужой мозг и даешь установки! Вот, что ужасно! И даже более того, называешь это шуткой.
– Нечего было так со мной поступать! – С вызовом крикнула Кира. – Он обошелся подло с твоей дочерью, а ты его защищаешь.
– Ответь мне только на один вопрос, дочка. – С ледяным спокойствием произнесла Цыпелма Тимофеевна. И эта резкая смена тона произвела на Киру пугающее впечатление. – Только на один единственный, но честно и без своих обычных выкрутасов, спросив свое сердце.
– Как-кой в-вопрос? Да-да, конечно…, – пролепетала она с беспокойством. – Ты только не волнуйся…
– То, что Леонид тебя не любит, мне известно так же хорошо, как тебе. А ты? Ты его любишь?
В комнате повисла гнетущая тишина. Кира, казалось, целиком погрузилась в исследование собственных ощущений, и, наконец, сдавленным голосом произнесла:
– Нет, мама…, вынуждена признать…, мне с ним удобно, хорошо, я чувствую себя защищенной, обеспеченной. Скажу тебе больше…, я вообще не знаю, что такое любовь…, не пережила я этого чувства, не удостоилась! Но разве это так уж необходимо? Живут же на свете слепорожденные, к примеру, глухие, обездвиженные, не все же они чувствуют себя несчастными от такого увечья? А меня, вот, Бог обделил способностью любить, и что? По-твоему я не имею право на счастье?
– Нет. – Тихо-тихо и очень твердо ответила Цыпелма Тимофеевна. – Это вещи разного порядка, ты путаешь свойства тела и качества души. Человек, не знающий любви, никогда не сможет быть милосердным. Как же ты собираешься воспитывать своих детей! Чему учить их станешь? Как получше устроиться в жизни и только? Знаешь, как говорят на Востоке? Если у тебя безобразное лицо, но доброе сердце, твое лицо может стать прекрасным. Если у тебя красивое лицо, но злое сердце, твое лицо может сделаться уродливым. Сейчас мы вместе поедем к Леониду, ты вернешь ему паспорта и устранишь то, что сделала.
– Это невозможно, мама!
– Все возможно, если приносишь человеку благо. Одевайся. Я жду, не то…
– Что? – С вызовом вскинулась Кира.
– Не то я расскажу ему все сама, и еще добавлю, что Тома ждет от него ребенка.
– Да, пропади ты пропадом, со своим убогим милосердием! – Прорычала дочь прямо ей в лицо. Затем, сгребла со стола паспорта, кинула их в сумку, сдернула с вешалки пальто и выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.
Цыпелма Тимофеевна собрала все оставшиеся силы и потянулась к телефону, намереваясь позвонить Леониду Леонидовичу, но ее рука безвольно, словно плеть, повисла вдоль тела, и она рухнула со стула прямо на пол.
«Инсектоид» проснулся со счастливой улыбкой и, сладко зевнув, поглядел на улицу сквозь мутное, давно немытое стекло. Он осторожно извлек из кармана телефон, погладил корпус со всей нежностью, на какую был еще способен, и пожелал ему доброго утра.
– Скоро дамочка наша позвонит, а пока пойдем отсюда подобру-поздорову, сейчас народ на работу потянется, все равно погонят нас с тобой. Поспи еще немножко, рано…, – препроводив «японца» на прежнее место, он слез с подоконника, и тщательно припрятал за батарею мятое газетное лежбище.
Прослонявшись полдня со своей заезженной легендой по улицам, и едва насобирав двадцатку с граждан, которые было в состоянии оценить его остроумие, он купил в булочной половинку «Бородинского», и с наслаждением сел в скверике на влажную скамью.
Достав телефон «Инсектоид» с тревогой посмотрел на экран и задумался.
«Почему она не звонит-то? Сказала: «утром», а уже день на дворе…, может, я нажал во сне на кнопку какую? Поди, знай! Надо тебя Эдику показать, он в магазине работает, такими, как ты, красавцами торгует, должен разбираться. Он у наших иногда берет за гроши, если повезет и найдут на улице бесхозный…».
Войдя бочком в пустующий салон по продаже сотовых телефонов, «Инсектоид» поманил грязным пальцем молодого бойкого продавца-консультанта, напоминающего своей внешностью не то мужеподобную девицу, не то женоподобного юнца. Тот быстро подошел развинченной походкой, виляя тощими бедрами и, привычно кокетничая со всеми особями мужского пола, развязно спросил:
– Чего надо, Толик?
– На-ка, вот, взгляни, не сломался ли…
– О! Классная штучка! Последнее поколение, откуда он у тебя? Толкнуть хочешь? Я ворованные не беру, у меня принципы.
– Нет, мой он, дочка у меня заграницей, подарила, иногда разговариваем…, утром обещалась, а не звонит. Волнуюсь я…
– Я всегда говорю: все бабы – сволочи, что же она тебя к себе не заберет?
– Сам не хочу, у меня, может, тоже принципы, патриотические…
– Ладно, давай гляну, любитель Родины. Разрядился твой аппарат.
– А что делать-то? – Не на шутку разволновался Толик. – Починить-то можно? Дочка звонить будет, расстроится…
– Счас исправим. Заладил. Еще раз позвонит, не рассыплется. А ты пока сгоняй в галерею, принеси мне пиццу и две банки пива, Вилли с работы придет, а у меня дома шаром покати.
– Ленечка! Наконец-то! Почему ты не брал трубку? Я места себе не нахожу! И письма от тебя утром не было…, – кричала Наташа, не давая вставить ни одного слова.
– Девушка, женщина, дамочка! Я не он, то есть, он не я… – вклинился, наконец, Толик со своей путаной репликой. – Нашел я его…
– Кого нашли? – Донесся до него упавший женский голос с другого континента. – Леню?
– Нет, телефон. Ладно, честно скажу, страх, как врать не люблю, забываю потом чо соврал и путаюсь. Лучше правду…, женщина одна мне его вчера вечером на улице отдала.
– Какая женщина! Так, это я, значит, с вами разговаривала…, какой ужас! Послушайте, только не отключайтесь, пожалуйста, умоляю! Я сейчас нахожусь в Египте, а мой муж живет в Москве. Запишите его адрес, ради Бога, сходите к нему, отдайте телефон, он вас отблагодарит! Слышите! И передайте, чтобы он сразу же мне перезвонил. Пообещайте, что сделаете…, что выполните мою просьбу. Я очень боюсь, что с ним что-то случилось! Записывайте…
– Дык, это, нечем мне записать, на улице я живу…, Толька я, значит, Толька-инсектоид.
Говорите так, я запомню…, память-то не попил еще…, только она и осталась.
Увидев на экране домофона незнакомую физиономию слегка помятого мужчины, держащего рядом с бородатой щекой, давно не знающей мыла и воды, свой телефон, Леонид Леонидович оторопел.
– Вам кого?
– Телефончик, вот, принес…, вы Леонид?
– Да, заходите, сорок шестая квартира…
– Господи, откуда? Где вы его нашли! А документы? Были там документы?
– Не-е, никаких документов мне дамочка не давала!
– Дамочка? Давайте все по порядку! Как она выглядела? – Взмолился Леонид Леонидович. – У меня голова разламывается, я ничего не понимаю…, даже не помню, как…
– Это нам знакомо, – шмыгнул носом Толик, заговорщиски подмигивая хозяину квартиры, – это мы понимаем…
– Нет! Вовсе нет! Если бы…, хоть не обидно было бы…, просто ничего не помню и все. Спасибо вам огромное, вы, как добрый ангел! Сколько вы хотите за… свой благородный поступок?
– Не надо мне никаких денег. – Серьезно сказал добрый ангел, менее всего ожидающий произведения в такой высокий ранг. – Мне бы это, телефончик какой, хоть поломанный…
– Зачем же вам неработающий телефон? – С удивлением спросил Леонид Леонидович. – Вы же не сможете им пользоваться, это абсолютно бессмысленный подарок…
– Я бы с ним разговаривал…, знаешь, мужик, когда один живешь, то и такому товарищу рад будешь. Звонить-то мне все равно некуда…
– Хорошо, у меня есть работающий, просто модель устаревшая, возьмите, пожалуйста! Только разрядился уже, наверное, я сто лет им не пользовался. – Леонид Леонидович помчался к письменному столу и через секунду вернулся с мобильником. – А это зарядное устройство к нему, на счету, кажется, даже осталась какая-то сумма, я из него даже сим-карту не вынимал, просто давно не пользуюсь, право, мне неловко…, денег хоть каких-то…, – он сунул спасителю телефонов в карман пальто всю свою наличность из бумажника, настигнув его уже у дверей лифта.
– Да, – спохватился вдруг Толик. – Жена очень беспокоится, позвонить просила. Это ведь она мне ваш адрес дала, а то как бы я…, из самого Египта!
– Жена? Из Египта? Вы ничего не перепутали? «Я никогда не был в Египте». «У меня нет никакой жены». Может, та дамочка, которая вам дала телефон? Вы мне ее опишите, хотя бы…, – обескуражено спросил Леонид Леонидович и сжал голову руками, слегка застонав от мгновенно пронзившей ее боли.
– Не, темно было, не разглядел я, красивая, злая только больно, цепная прямо. Эй, вам полежать бы…
Выйдя из «высотки», Толик-инсектоид снова отправился в салон к Эдику.
– На-ка, вот, этот еще заряди! – Скомандовал он.
– Рожаешь ты их, что ли, делать мне больше нечего, – бесполое существо поправило изящным жестом свою длинную высветленную гриву, и кокетливо передернуло щуплым, как у цыпленка, плечиком. – Ладно, давай…
– А говорить по нему можно, когда он в розетку воткнутый, током не…
– Нет, конечно, дурашка! Говори, пожалуйста.
– Ты, того, покажи-ка мне, как тут чего…
– Все очень просто, дорогуша, нажимаешь пальчиками на циферки, а потом, вот, на эту кнопочку…
Толик напряг память и, словно окунаясь с головой в ледяную воду, стал заскорузлым негнущимся пальцем осторожно набирать цифра за цифрой номер Наташиного телефона, который дважды видел на экране прежнего мобильника.
– Вот, сказал он удовлетворенно, только последнюю не точно помню, или шестерка или восьмерка. Хрен с ним, с рублем, рискнем!
На его звонок немедленно откликнулся испуганный женский голос, и Толик важно, видимо памятуя о производстве в ангельский чин, отрапортовал:
– Дамочка, ваша просьба выполнена. Только, это, болен он, муж ваш, с головой что-то. Ехали бы вы сюда, да лечили бы его.
– Что с ним? – Упавшим голосом спросила Наташа.
– Не могем знать, только не помнит он вас. Удивился очень, когда я про жену ему сказал. «Путаешь ты, говорит, мужик что-то, я, мол, неженатый вовсе и в Египте отродясь не был». Вы уж сами тут разбирайтесь…