Индивидуалистическое общество – «толпа одиноких»
Индивидуализм на протяжении долгого времени считался одним из важнейших достижений Западной цивилизации. Однако в последнее время само понятие «индивидуализация» подвергается критике и переоценке, наполняется новым смыслом. Индивидуализированным современные социологи теперь считают общество, которое переживает дезинтеграцию и упадок.
Интересны в этом отношении данные социологических опросов, проведенных еще в 1981 г. в девяти странах Европы. Респондентам предлагали сделать выбор между свободой и равенством, определить, что важнее. Вспомним, что «Свобода, Равенство, Братство!» – лозунг Великой Французской революции. Большинство опрошенных предпочли свободу. Рейтинг ценности свободы, по мнению исследователей, напрямую соотносится с индексом индивидуализма, т.е. чем более индивидуалистично население страны, тем сильнее его граждане настроены в пользу свободы [187].
Исследователи отмечают, что в последние годы явно нарастает стремление человека быть самим собой, самостоятельно распоряжаться своей жизнью, освободиться от тех ролей и правил, которые навязывает ему общество. Но что в действительности означает такая свобода? «Человек массы», о котором шла речь в предыдущей главе, не исчезает, его свобода по-прежнему иллюзорна, ибо он, как и прежде, живет в стандартизированном обществе и вынужден так или иначе ему подчиняться. Однако он, конечно, стал другим, заметно изменился по сравнению с прошлым столетием.
Одна из главных особенностей современного, непомерно выросшего индивидуализма в том, что он переходит в нарциссизм: для такого рода эгоизма характерно измельчание личности, равнодушие к «большим» идеям и делам, пренебрежение моральными обязательствами, гедонизм. Нынешний «среднестатистический» представитель молодого поколения – не хиппи, протестующий против «буржуазной культуры», а «белый воротничок», прагматик и конформист, стремящийся, прежде всего, к обеспеченной жизни [188].
Поэтому в индивидуализированном обществе, по мнению известного британского социолога З. Баумана, нарастает дезинтеграция: разрушаются связи, ослабевает социальная и межличностная солидарность, угасает социально-политическая активность [189].
Его главным субъектом становится человек-«турист», который смотрит на окружающий мир, как на экран телевизора, скользя по поверхности и стремясь лишь к максимальному разнообразию, необычности и остроте впечатлений [190]. Состояние неопределенности, отсутствие прочных моральных ориентиров, культурных норм или семейных уз становится вполне нормальным.
В этом плане весьма показательны те кардинальные изменения, которые затронули институты брака и семьи. В ХХ в. в странах Запада окончательно распалась традиционная, большая патриархальная семья, которая объединяла несколько поколений кровных родственников: родителей и взрослых детей с их семьями. Такой тип семьи, возникший много тысячелетий назад, выполнял много важных функций – это была базовая хозяйственная единица, орудие социальной защиты: именно в семье осуществлялась помощь больным, престарелым, инвалидам; от поколения к поколению передавались знания, опыт, культурные нормы. По мере развития индустриального общества традиционная семья стала вытесняться небольшой по размеру атомарной (нуклеарной) семьей, включающей, как правило, только родителей и их несовершеннолетних детей.
Начиная с 60-70 гг. прошлого века начала разрушаться и атомарная семья. Брак теперь часто заменяется «связями», которые не закрепляются формально и могут быть весьма недолгими. В семьях, основанных на формальном браке, тоже происходят трансформации: члены семьи проводят вместе мало времени, многие не стремятся иметь детей вообще или откладывают рождение ребенка «на потом», на тот момент, когда будет достигнут определенный статус на работе. Распространен так называемый «гостевой брак», при котором муж и жена живут большую часть времени раздельно.
Пока еще не существует общепринятого обозначения для современной «свободной» семьи, однако совершенно очевидно, что разрушается сама ее суть: близость людей, связанных кровными узами, а заодно и желание помогать друг другу и получать удовольствие, проявляя свою любовь в повседневной жизни. Движение в сторону малодетной, бездетной или «свободной» семьи происходит не только на Западе, но в развитых странах Востока: Японии, Сингапуре, Южной Корее и др., – где в материальном отношении ситуация вполне благополучна, и люди имеют возможность вырастить и воспитать несколько детей.
Демографы и социологи связывают это с социально-экономическим и научно-технологическим уровнем развития общества: чем он выше, тем больше общество нуждается в раскрепощенном, мобильном, инициативном работнике, у которого стремление к самореализации выражается в карьерном росте [191]. Такой тип работника несовместим с моделью нуклеарной семьи и тем более патриархальной. Однако освобождение человека от «лишних» семейных обязанностей приводит к тяжелым последствиям для высокоразвитых стран: катастрофически падает рождаемость, идет «старение» населения. Распад нуклеарной семьи знаменует торжество и одновременно кризис индивидуализма, причем индивидуализм в данном случае поощряется самим обществом.
Сегодняшнее большинство – это «толпа одиноких» индивидуалистов, выпадающих из культуры и ее ценностей, – с клиповым сознанием, ситуативной этикой и ценностным плюрализмом, – которые проповедуют абсолютную свободу от всего, которых устраивает непостоянство и фрагментарность человеческих отношений. Социальные катаклизмы не вызывают сильных эмоций: современный обыватель, смотря репортажи о насилии и жестокости, страдает, так сказать, «интерпассивно» и при этом спокойно продолжает делать карьеру [192].
«Одиноких индивидуалистов» объединяет общность потребляемой ими продукции массового общества: информации, развлечений, моды, имиджей, моделей потребления и образа жизни, типовых мнений и привычек, которые по-прежнему навязываются через средства массовой информации и массовую культуру. В наши дни становится все более очевидным тот факт, что индивидуализм дает лишь иллюзию свободы, а на самом деле означает, по словам У. Бека, «рыночную зависимость во всех измерениях жизни».
Нельзя также сказать, что крайний индивидуализм и свобода от всего и всех приносит счастье. По мнению известного американского антрополога Ф. Хсю, индивидуализм неизбежно ведет к острой нехватке близости, связей с людьми, или, иными словами, к дисбалансу на так называемом «уровне 3» в структуре личности. «Уровень 3» – это та часть мира, с которой человек связан чувством сопричастности, привязанности. В него входят природа, элементы социокультурной среды и, в первую очередь, люди, у которых можно получить поддержку и сочувствие, с которыми можно проявлять свои эмоции без страха быть отвергнутым. Потребность в таких связях столь же сильна, как и потребность в воде, пище и воздухе, их недостаток приводит к тяжелым психологическим последствиям, нарушению «психосоциального гомеостаза». А компенсация идет за счет жажды власти, материального благополучия, знаний, фетишистского поклонения вещам или каким-либо абстрактным идеям.
И, наконец, в наши дни в полной мере стала очевидна та опасность, о которой около полувека назад предупреждал Э. Фромм в своей книге «Иметь или быть?»: неограниченное удовлетворение всех потребностей вовсе не способствует благополучию, потому что не дает ответы на главный вопрос – «зачем я живу?», – не решает проблему смысла существования.
Принцип «иметь» на какое-то время почти полностью вытеснил принцип «быть», создав иллюзию всеобщего благоденствия. Это принцип в жизни многих людей и сейчас остается на первом плане. И все-таки заметно, что современный эгоист, у которого есть все, который имеет возможность потакать самым разнообразным своим желаниям и даже прихотям, начинает ощущать некую пустоту. Это, как отмечают социологи, проявляется в ослаблении «витальной силы», энергии и волевой направленности эгоизма, в опустошенности, равнодушии и потерянности человека [193].
Таким образом, процесс роста индивидуализма, достигнув кульминационной точки, явно заходит в тупик. И выход из него для подавляющего большинства пока неясен, поскольку заменить эгоистические желания, уже не приносящие прежнего ощущения наполненности, пока нечем. Современный человек живет в водовороте разнообразных противоречивых, спутанных идей, течений и контртечений: анархизм, пантеизм, технофобия и технофилия, восточный мистицизм и нетрадиционная медицина, синергетика – все это образует причудливую пеструю смесь, в которой миллионы людей пытаются найти лекарство от духовной пустоты. Однако и это средство не слишком помогает. Признаки духовного тупика уже давно фиксируются учеными. Э. Тоффлер, на которого мы не раз ссылались, называет эту ситуацию «психологическим истощением», «разрушением психосферы» общества. Об этом свидетельствует удручающе высокий уровень алкоголизма и наркомании, самоубийств (в том числе и подростковых) – самых крайних и неконструктивных способов бегства от реальности, распространение депрессий, учащение случаев бессмысленного вандализма, рост преступности в богатых, благополучных странах.
[187] Hofstede G. Cultures and Organizations: Software of the Mind. McGrew-Hill, 1991. P. 71 ff.
[188] Костина А.В. Национальная культура – этническая культура – массовая культура: «Баланс интересов» в современном обществе. М., 2009. С. 133-137.
[189] Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2005. С. 57.
[190] Bauman Z. From Pilgrim to Tourist – or a Short History of Identity. L., 2001. P. 18-36.
[191] Население и глобализация. М., 2004. С. 197-198.
[192] Жижек С. Добро пожаловать в пустыню реального. М., 2002.
[193] Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. М., 2001. С. 172.