Проводы

Сидя в самолете, Максим терзался сомнениями. То ему казалось, что он поступил правильно, согласившись поработать в «Технионе», ведь, действительно, физики, его прежней физики в России сейчас уже нет! То угрызения совести вгрызались в самое сердце…

«Ребята подумают, что я их предал, хотя многие из наших давно уже свалили за кордон – кто в Швейцарию, кто в Штаты. «Амуры и зефиры все распроданы поодиночке…». Институт, практически, развалился, сеансов, можно сказать, нет, начальство трясется над каждой копейкой, а электричество все дорожает, спасибо Чубайсу. Да и мощность ускорителя, конечно, смехотворная! 72 ГЭВа! Что на нем можно было сделать – давно уже выжали. Тоннель, который выкопали под новый «трехтысячник», так и стоит пустой, а ту «начинку», что в него успели затолкать, пока у Института были деньги, благополучно разворовали. Цветные металлы нынче в цене, вот, народец наш все и выгреб… Теперь там только шампиньоны разводить в промышленном масштабе, больше он ни на что не годиться. Многие так и сделали, подались в коммерцию, тетки, вообще, в «челноки» заделались и сами на рынке барахлишком торгуют. Можно, конечно, сказать, как профессор Преображенский: «Разруха в головах!», только легче от этого не станет. Головы лечить труднее всего…

Ну, приму я сейчас позу тульского самовара: «Да, мол, мы бедные, но гордые!», но ведь работать хочется, а не переживать постоянный экзистенциальный ужас перед отсутствием финансирования. Ладно, что зря мучиться… согласился ведь уже… мосты сожжены».

Потом мысли Максима перескочили на последний разговор с Семеном в аэропорту. Друг увязался его провожать, хотя расставались они всего на три месяца. Приехали загодя, по вечной, почти патологической привычке Максима никуда не опаздывать.

Прогуливаясь по зданию аэровокзала, они подошли к прилавку с книгами, и Максим увидел там тоненькую брошюру по каббале. Он полистал ее и попросил друга:

– Сэм, купи мне эту книжонку, пожалуйста, а то у меня шекелей нет, я ее в самолете помусолю, там, на одной странице на иврите, а на другой по-русски. Думаю, она как раз для меня, простенько, незамысловато…

– Чтоб у меня руки отсохли! – Воскликнул Семен. – Никогда не читай «около каббалистической» литературы. Это все беллетристика, сфабрикованная в нашем мире. Надо читать признанные книги, проверенные, а лучше всего первоисточники.

– И что я там пойму, интересно?

– Это неважно! Пусть даже тебе непонятно будет ее содержание, пусть книга будет написана, хоть по-китайски, важно то, что от нее идет особое излучение, духовная энергия, свет, который будет воздействовать на тебя помимо твоей воли.

– Ладно, отвяжись, проехали, скажи лучше, что тебе шекелей жалко, зануда грешная… «Свет! Энергия! Излучение!». Рентгеновское что ли, или радиоактивное? Любишь ты волну гнать. Скажи мне лучше, если ты такой продвинутый, для чего меня старец путал? Может, он мне объяснить что-то хотел таким способом? Вот, смотри: сначала я не мог найти дверь в его жилище, потом и весь дом куда-то пропал. А идол этот? Мардук мой несчастный! Ведь ты сам видел, что в моем платке оказалась простая деревяшка, обрубок какой-то. Я же точно помню, что фигурка была, я ее видел, щупал!

– Думаю, он хотел тебе дать понять, что реальности, в том виде, в каком она нам представляется, не существует. Мы же получаем информацию о том, что находится извне от наших органов чувств. А их возможности очень ограничены, не мне тебе рассказывать. Ты видишь только то, что в состоянии увидеть.

– И что это объясняет, Эйнштейн ты мой, недоделанный? Разве в моих силах изменить такое положение вещей? Могу ли я повлиять на возможности моего органона?

– В том-то и дело, что можешь! Это долгий разговор, регистрацию уже объявили…. Пойдем, у нас скоро будет куча времени для таких бесед, если ты, конечно, пожелаешь…, а пока я расскажу тебе мой любимый анекдот.

– Валяй! Обожаю твои анекдоты!

– В одной еврейской семье родился младенец без век. Отец в панике. Собрались родственники, соседи, все цокают языками, горюют. Вдруг один говорит: «Что ты маешься, возьми ребенка, пойди к ребе, он делает обрезание, у него остается кожа, ее же можно пришить…». Отец подумал и говорит: «Пришить, конечно, можно, но какой малютка будет иметь взгляд на жизнь!?».