В полумраке больничной палаты Максима начал бить сильнейший озноб. Он никак не мог справиться со своим волнением, и потому боялся заговорить. Таисия Петровна и раньше попадала время от времени на больничную койку, но на сей раз, что-то подсказывала Максиму, что положение очень серьезное. Иссиня-бледное лицо ее почти сливалось с белизной накрахмаленной наволочки, оно было каким-то уж слишком суровым, и оттого казалось совсем чужим. Глядя на закрытые глаза и плотно сжатые губы своей дорогой бабуленьки, он замер как вкопанный, едва дыша, не в силах приблизиться. В горле у него стоял комок...
Максим проспал весь перелет до Израиля. Он, только сев в самолет почувствовал, как смертельно устал, и эта глыба мрака, обрушившаяся на него всей тяжестью, перешла в спасительный сон...
…Старец вел его за руку. Глаза Максима были плотно завязаны непроницаемым белым платком. Вдруг он почувствовал, как Шимон крепко сжал его запястье и сказал: «Ты стоишь сейчас перед глубокой пропастью. Я отпускаю твою руку, дальше ты должен идти один, но направление выбирай сам. Ошибешься – рухнешь с обрыва и разобьешься насмерть. У тебя есть только один шанс»...
– Ладно, – согласился, наконец, Максим к вящей радости друга, как-то случайно увидев в зеркале свое отражение, – веди меня Вергилий по кругам торгового ада! Как говорила бедная бабуленька, обожаю магазины, они мне заменяют театр! Господи, и почему я не записывал ее гениальные изречения!? Сейчас бы издал и обогатился. Книжка бы разлетелась как мороженое в знойный день...
Дни бежали за днями. Максим целиком погрузился в поиск решения поставленной перед ним научной задачи. Он стал задумчив, молчалив, почти перестал шутить, а заодно и бриться. Душа его, казалось, совсем «закуклилась». Было очевидно, что внутри него происходит какая-то жестокая борьба. Сеня посматривал на него изредка сочувственно, даже с некоторой опаской за его физическое и душевное здоровье, но ни разу ни о чем не спросил, и обсуждали они только рабочие моменты...
Мила позвонила в воскресенье рано утром, чтобы с гарантией застать Максима дома, что называется, тепленьким...
Когда-то Максим питал алчный, необъяснимый интерес к алхимии, она казалась ему такой непостижимой и обольстительной! Теперь сами собой в его голове всплыли странные строки какого-то старого стихотворения, попавшегося ему на глаза еще в юности, он даже автора его не помнил...
Сеня открыл ему дверь весь перепачканный пылью и паутиной. Он, казалось, ничуть не удивился, увидев друга, стоящего с виноватой физиономией, держа на вытянутой руке прозрачный пластиковый пакет, позволяющий на глаз определить его содержимое...
Пожалуй, впервые с момента своего пребывания на Кинерете Максим чувствовал себя абсолютно счастливым. Ему было хорошо, покойно и весело...
Все было, как в том загадочном сне. Максим тотчас узнал зал, в котором очутился. По всей его окружности располагались странные возвышения, напоминающие надгробья. На них горели свечи, свидетельствуя о том, что кто-то совсем недавно был тут, и, возможно, еще полагал вернуться. В промежутках между плитами прямо в каменных стенах пещеры были выдолблены неглубокие ниши, которые Максим принял тогда за ответвляющиеся коридоры, где на полках стояли старинные книги и лежали груды свитков из пергамента и телячьей кожи. Некоторые из них были закопченными, словно их лизало пламя своим хищным языком...
– Ты любимый ученик последнего великого каббалиста – Рабаша. – Заговорил Шимон после довольно продолжительной паузы. – Это в твои руки передал он заветную тетрадь с Шамати…, в которую занес то, что слышал от своего отца – Бааль Сулама. Поэтому я решил, что именно ты и никто другой достоин хранить знания, собранные в этой пещере, она наполнена бесценными реликвиями. Я чувствую приближение конца жизни. И хотел бы передать тебе все, что собирал и берег много веков, возвращаясь за кругом круг в наш мир...
Как ни странно, к печальной реальности его вернуло собственное тело. Максим до того замерз, сидя в одной позе на каменном полу колодца, что зуб не попадал у него на зуб от холода. Ушибленное колено болело все сильнее. Он не мог понять ушли Шимон со своим спутником, или они все еще находятся здесь. Безмолвие, окружающее его было полным и непроницаемым, к тому же свечи стали догорать, мрак внутри колодца постепенно сгущался, и Максим решил обнаружить свое присутствие, повиниться и попросить о помощи...
– Макс, Макс, – услышал он звонкий голос Сени, – вставай махровый ленивец, а то опоздаешь на лекцию своего любимого профессора! Как экзамен сдавать будешь? Сегодня он начинает жутко интересную тему: что такое цветовой заряд, или какие силы связывают кварки...
Осторожно, по-отечески помогая Максиму подняться на ноги, старец вывел его наверх из колодца по опущенной туда лестнице. В пещере ярко горели свечи, бросая на потолок колеблющиеся, причудливые, загадочные тени. Максим был до того слаб, что еле держался на дрожащих ногах, он с большим трудом доплелся до одной из плит и поспешил опуститься на нее...
Некоторое время они шли молча, и в тишине тоннеля слышалось только легкое поскрипывание тележки, потрескивание смоляного факела, да шорох гравия под ногами Шимона, которым он трудолюбиво посыпал пол в течение нескольких месяцев. Максим почувствовал, что засыпает, видимо, то снадобье из трав, которым в колодце напоил его старец, прекратил действовать на его слишком уж истощенный организм, да и температура опять поползла вверх, а он всегда был очень чувствителен к ее малейшим изменениям...
Шимон отворил небольшую деревянную дверцу, и Максим едва не задохнулся от аромата вечерней свежести, тотчас хлынувшего в нее. Он вдыхал его полной грудью, до колик в легких, пока не забился в приступе сильнейшего кашля, а, отдышавшись немного, сказал...
Сеня ушел, и Максим задремал, утомленный необходимостью поддерживать бодрый, шутливый тон беседы, чтобы еще больше не напугать друга. Однако, проснувшись через несколько минут, он почувствовал в голове «дуновение вдохновения». Ему очень нравилось это точное цветаевское определение. Максим начал бормотать вслух, стараясь подобрать как можно более верные слова, чтобы передать окружающую его красоту роз...
– Прости за праздное любопытство, ты впервые соприкасаешься с этим текстом? – спросил Борис...
– Что ж, подведем итог: из всех существующих раритетов мы добыли пока только один. Кинжал, – сказал француз. – И сдается мне, амиго, что мы сильно лопухнулись из-за твоей трусости...
Сеня приезжал каждый вечер и живо интересовался сводками о здоровье друга, с удовлетворением отмечая, что тому день ото дня становится все лучше. Наконец, он решил, что Максим вполне готов для обсуждения рабочих моментов...
– Дедушка просил нас еще рыбы купить, – сказал Яша, когда они наполнили пакет фруктами и овощами, – пойдемте, в рыбный ряд, ах, знали бы вы, каких красавцев туда привозят на продажу с Кинерета! Когда в прошлом году мы там были с Мири, я сам ловил, вот, таких!..
Максим был так возбужден возможностью погони и грозящей им смертельной опасности, что вид Шимона, неторопливо, без суеты зажигающего, одну за одной расставленные на возвышениях свечи, буквально, ошеломил его. Задыхаясь, он сбивчиво закричал...
Максим взял из рук старца зажженную свечу и вылез из «лифта» первым. Насколько позволял ему видеть слабый свет, помещение, в котором они оказались, представляло собой нечто вроде небольшого круглого куполообразного зала, выдолбленного прямо в скальной породе...
– Шимон, я больше не могу, – прохрипел Максим, отирая рубашкой пот, – духота дикая, лучше уж драться с ними! Давай спустимся…, там хоть воздух есть…
– Ладно, давай, что ли устраиваться, – сказал Шимон, когда они вернулись в пещеру. – Тут коробки остались. Ребята принесли для книг больше, чем нужно было. Я хотел выбросить, хорошо – не успел. Мешки еще есть пустые. Закутайся, простывать тебе опять никак нельзя...
– Что-то я спать захотел смертельно, – сказал Максим, зевая, и взглянув на циферблат мобильника, воскликнул, – ого, уже два часа ночи! Хоть какой-то прок от этого электронного ошейника – время можно узнать, и то, пока не сел...
На следующее утро Максим проснулся совершенно бодрым и полным сил. Из-под полу прикрытых ресниц он некоторое время наблюдал за старцем, погруженным в чтение своей книги, и вдруг поймал себя на мысли, что испытывает к этому пожилому, в сущности, очень суровому человеку чувство искренней сыновней любви, даже нежности, которое ему самому было прежде абсолютно незнакомо. Хотелось заботиться о нем, опекать, перенимать от него все лучшее, что в нем есть, впитать в себя все его знания и опыт...
– Где Мила? Дома с детьми? – Тревожно спросил Максим, едва завидев Сеню по выходе из пещеры. – Надо немедленно мчаться к ним! Им угрожает опасность!..
В ночь накануне дня рождения Максиму приснилась Таисия Петровна. Она ласково разбудила его поцелуем в щеку и сказала: «Вставай, малыш, мы с Сеней испекли тебе каравай. Кого хочешь, – выбирай!»...
– Шимон, миленький, не умирай! Тебе нельзя умирать! – Повторял Максим уже в десятый раз одни и те же слова, стоя на коленях перед кроватью старца и крепко сжимая его бледную холодеющую руку. – Как же я буду без тебя!..
Максим сидел у кровати Шимона и терпеливо ждал, когда тот проснется...
В три часа Максим вошел в класс. Он увидел Сеню, сидящего лицом к аудитории...
Прошло полгода. Максим теперь все реже виделся со старцем, но очень скучал по нему. Как-то, выкроив денек, он отправился в Цфат, и застал Шимона, буквально, у дверей дома...